Князь Иван Долгорукий: исторические факты. Иван Алексеевич Долгоруков: биография Юность, проведённая в Варшаве

Пасмурным осенним утром 19 ноября 1739 года на центральной площади Новгорода собралась огромная толпа. Её привлекло предстоящее зрелище ─ на эшафот должен был подняться не кто иной, как бывший фаворит государя Петра II, некогда всесильный князь Иван Долгорукий. За годы правления Анны Иоанновны русские люди привыкли к кровавым казням, но это был особый случай ─ опального царедворца ожидало четвертование.

Потомки мстительного князя

Князь Иван Алексеевич Долгорукий происходил из старинного дворянского рода, являвшегося одной из многочисленных ветвей Своей фамилией он и его родственники обязаны их общему предку ─ князю Ивану Андреевичу Оболенскому, получившему в XV веке за свою мстительность весьма выразительное прозвище Долгорукий.

Представители этой семьи часто упоминаются как в исторических документах, так и в преданиях прошедших веков. В частности, народная молва сохранила документально не подтверждённый рассказ об одной из многочисленных жён Ивана Грозного ─ Марии Долгорукой.

Реальность этого брака вызывает большие сомнения, поскольку к тому моменту любвеобильный царь был уже четыре раза женат, чем полностью исчерпал и даже превысил лимит, отпущенный церковным Уставом.

Возможно, речь в данном случае идёт лишь об очередном внебрачном сожительстве, что вполне отвечало нравам Ивана Грозного. Мария Долгорукая, по мнению исследователей, вообще является скорее вымышленным персонажем, чем реальным.

Юность, проведённая в Варшаве

Иван Долгорукий - старший сын князя Алексея Григорьевича Долгорукого - родился в 1708 году в Варшаве и провёл детство у своего деда по отцовской линии Григория Фёдоровича. Его воспитание было поручено известному в те годы писателю и педагогу немецкого происхождения Генриху Фику.

Однако, несмотря на все старания привить отроку чопорность и степенность, достойные его происхождения, преуспеть ему особо не удалось. Иван больше по душе были беззаботные и весьма распущенные нравы, царившие тогда при дворе польского короля Августа II, где он постоянно вращался. В 1723 году Иван впервые оказался в России. Ниже приведён его портрет.

Знакомство с будущим царём

Если верить сведениям современников о характере князя Ивана Долгорукого, то из толпы царедворцев его в те годы выделяла необычайно сердечная доброта и умение располагать к себе людей. Это последнее качество как нельзя ярче проявилось в его отношениях с внуком Петра I великим князем Петром Алексеевичем, восшедшим впоследствии на Российский престол под именем Петра II. Его портрет представлен ниже.

Несмотря на разницу в возрасте ─ Иван Долгорукий был на семь лет старше - между ними с первых дней знакомства завязалась тесная дружба. Очень скоро они стали неразлучной парой во всех попойках, кутежах и любовных похождениях.

Начало блестящей карьеры

В 1725 году после кончины Петра I и воцарения его супруги князь Долгорукий получил чин гоф-юнкера при своём титулованном друге. Но истинный взлёт его карьеры последовал через два года, когда великий князь Пётр Алексеевич занял освободившийся после смерти Екатерины I российский престол и был коронован в качестве государя Петра II.

Ещё в царствование Екатерины I усилившимся при дворе влиянием князя Ивана Долгорукого был крайне обеспокоен бывший фаворит Петра I А. Д. Меншиков, успевший к тому времени обручить свою дочь Марию с юным императором. Однако предпринятые им попытки удалить соперника из столицы не увенчались успехом.

Более того, закружив Петра в непрекращающемся хороводе увеселений, часто устраиваемых в обществе его красавицы-тётки Елизаветы Петровны (будущей императрицы) и хорошеньких фрейлин, князь Иван заставил своего друга забыть о навязанной ему Меншиковым невесте. При этом он весьма ловко сосватал ему собственную сестру Екатерину.

Молодой баловень судьбы

В 1728 году став жертвой придворных интриг, попал в опалу и со всей семьёй был сослан вначале в Ранненбург, а затем ещё дальше ─ в небольшой сибирский городок Берёзово, где вскоре и скончался. С этого времени его место у трона прочно заняли члены семьи Долгоруких, пользовавшиеся неограниченным влиянием на императора благодаря его расположению к Ивану, а также ожидавшейся в будущем свадьбе.

В том же году весь двор, покинув новую столицу, переехал в Москву, а вместе с ним туда перебрались и Долгорукие. Молодой князь Иван, став фаворитом императора, удостаивается всех мыслимых и немыслимых милостей. В свои неполные двадцать лет он становится обер-камергером императорского двора, майором лейб-гвардии Преображенского полка, а также кавалером двух высших государственных орденов.

Новые черты характера князя

О том, как изменился к этому времени характер Ивана Долгорукого, можно судить на основании мемуаров испанского резидента при дворе Петра II герцога де Лириа. Он, в частности, пишет, что основными чертами князя в эту пору стали высокомерие и спесь, которые при полном отсутствии воспитания, ума и проницательности делали общение с ним в большинстве случаев крайне неприятным.

Однако герцог замечает, что несмотря на это в нём нередко проявлялись признаки сердечной доброты. В качестве основных наклонностей князя он называет любовь к вину и женщинам. Следует заметить, что дипломат выражает не только своё личное мнение, но и сообщает известные ему сведения современников о характере князя Ивана Долгорукого.

Пока его отец Алексей Григорьевич был занят хлопотами и интригами, связанными с предстоящим обручением дочери Екатерины с молодым императором, Иван предавался безудержным кутежам. Развернулся он столь широко, что описание творимых им безобразий счёл необходимым изложить в своих записках «О повреждении нравов в России» известный историк и публицист Елизаветинских времён князь Щербатов.

Брачные хлопоты

Тем не менее мысль о необходимости остепениться пришла, наконец, и в его похмельную голову. Новую жизнь повеса решил начать с женитьбы и сделал предложение не кому-нибудь, а самой царевне Елизавете Петровне ─ дочери почившего три года назад императора Петра Великого (её портрет представлен ниже). Молодая красавица успела к тому времени подарить свою любовь многим счастливцам, сумевшим достучаться до её сердца, но вступать в неравный брак (именно так мог расцениваться её союз с человеком, не принадлежащим к какому-либо царствующему дому) она была не намерена.

Получив вежливый, но весьма категоричный отказ и вспомнив при этом старую истину, что синица в клетке куда лучше журавля в небе, князь Иван Долгорукий посватался к пятнадцатилетней дочери недавно скончавшегося фельдмаршала графа Б. П. Шереметьева ─ Наталье Борисовне.

Поскольку этот брак вполне устраивал и его родственников, и родных невесты, то известие о предстоящей свадьбе было встречено всеобщим ликованьем. Более всех радовалась сама Наташа, успевшая полюбить своего Ваню за весёлый нрав, доброе сердце и ещё за то, что все называли его «вторым человеком в государстве».

Удар судьбы

Пётр 2 и Иван Долгорукий, как истинные друзья, даже в устройстве своей личной жизни шли бок о бок. В конце октября 1729 года молодой государь обручился с княжной Долгорукой, а через два месяца после этого его фаворит стал официальным женихом Натальи Шереметьевой. Однако вскоре последовала трагедия, перечеркнувшая все их планы и роковым образом отразившаяся на истории России следующего десятилетия.

В начале января 1930 года за несколько дней до свадьбы юный государь тяжело заболел. По одним сведениям, он заразился оспой, нередко посещавшей в те годы Москву, по другим ─ простудился во время охоты. Так или иначе, но его состояние стремительно ухудшалось. Придворные медики были вынуждены констатировать, что надежды на выздоровление нет, и счёт оставшейся жизни идёт на часы.

Последняя надежда

Стоит ли говорить о том, что переживали в те дни князья Долгорукие и сам Иван, ведь со смертью Петра II, так и не успевшего обвенчаться с его сестрой Екатериной, неизбежно рушился тот мир богатства, почёта и благополучия, к которому они успели привыкнуть. Больной император ещё пытался цепляться за жизнь, а Долгорукие уже ловили на себе злорадные взгляды завистников.

Желая спасти положение, князь Алексей Григорьевич (отец Ивана) составил от имени государя завещание, согласно которому тот якобы объявлял преемницей престола свою невесту ─ Екатерину Долгорукую. Расчёт состоял в том, что сын подсунет эту липу на подпись умирающему и уже теряющему рассудок государю, после чего его дочь станет императрицей со всеми вытекающими для их семьи благами.

Крушение всех планов

Однако расчёт не оправдался. Получить подлинную подпись умершего 19 января 1730 года Петра II не удалось, и в завещании расписался его уже бывший фаворит Иван Долгорукий, необычайно ловко умевший копировать руку своего господина. Впрочем, эта хитрость была до такой степени шита белыми нитками, что никого не могла ввести в заблуждение. Буквально на следующий день был собран Государственный совет, избравший на царство курляндскую герцогиню Анну Иоанновну, приходившуюся дочерью родному брату и соправителю Петра I Ивану V.

С воцарением Анны Иоанновны (её портрет представлен выше) на семью Долгоруких обрушились гонения. Многие её представители были разосланы воеводами в дальние захолустные места, а глава семейства с детьми сослан в деревню. Предварительно все они подверглись допросам, относительно завещания, в подлинность которого никто не верил, но на тот момент беды удалось избежать.

Омрачённая свадьба

Прежние знакомые, ещё недавно раболепствовавшие пред ними, теперь шарахались от опальной семьи, как от зачумлённых. Единственным человеком, сохранившим верность, оказалась невеста Ивана Наталья Шереметьева, не пожелавшая оставить в трудную минуту любимого человека и с нетерпением ожидавшая свадьбу. К её великой радости, она состоялась в начале апреля того же года в Горенках ─ подмосковном имении Долгоруких, которое так любил посещать покойный государь Пётр II.

Но и это счастье оказалось кратковременным. Через три дня после свадьбы в деревню прибыл нарочный из Петербурга с извещением о том, что вся семья Долгоруковых ссылается на вечное поселение в Берёзов ─ ту самую глушь, в которой незадолго до этого закончил свои дни их заклятый враг А. Д. Меншиков.

В результате Иван Долгорукий и Наталья Шереметьева провели свой медовый месяц в тряских повозках на дорогах Сибирь. Туда же отправилась и несостоявшаяся царская невеста Екатерина Алексеевна, носившая под сердцем плод поспешной и преждевременной страсти своего жениха.

Жизнь в остроге

Князь Иван Долгорукий, фаворит Петра II, оказавшись в роли ссыльного, в полной мере испытал тяготы, выпадающие на долю тех, кто, волею судьбы оказался не в ладах с властями. Княжеские терема, к которым с детства привык Иван, пришлось сменить на тёмные и душные клети березовского острога, выходить из которого им строжайше запрещалось.

Однако общительный по натуре Иван Долгорукий вскоре завёл друзей среди офицеров местного гарнизона и при их попущении не только покидал свою темницу, но даже начал пьянствовать, как когда-то в счастливую пору своей жизни. Бражничал он с кем попало и во хмелю бывал крайне несдержан на язык. Это и довело его до беды.

Донос и начало дознания

Однажды в запальчивости он при свидетелях дерзнул обозвать бранными словами государыню императрицу Анну Иоанновну. И, кроме того, похвалялся тем, что подделал в завещании подпись покойного императора. К утру Иван напрочь всё забыл, но нашёлся человек, который его слова хорошо запомнил и отправил донос в Петербург (чего-чего, а стукачей в России-матушке всегда хватало).

История сохранила имя этого негодяя. Им оказался подьячий тобольской таможни Тишин. Как ни пытались друзья-офицеры отвратить от Ивана беду, но делу был дан ход. Из столицы прибыл уполномоченный, который на месте провёл дознание. Вскоре князь, два его брата, а с ними ещё множество людей, заподозренных в причастности к крамоле, были отправлены из Берёзова в Тобольск и помещены в тюрьму, где их немедля подвергли допросам.

Казнь

Иван Долгорукий под пыткой признал свою вину и, кроме того, оговорил многих родственников, причастных, по его словам, к составлению подложного завещания. В январе 1739 года его и всех проходивших с ним по делу доставили в Шлиссельбург, где допросы продолжились.

Участь несчастных узников решало «Генеральное собрание» состоявшее из высших сановников и созываемое для вынесения приговоров политическим преступникам. Государственные мужи, ознакомившись с материалами дела, вынесли решения по каждому из обвиняемых. Всех их приговорили к смерти. Главный же виновник ─ князь Иван Алексеевич Долгорукий - был четвертован 1739 года на центральной площади Новгорода, куда его доставили вместе с остальными осуждёнными.

В «Записках» Натальи Долгорукой (в девичестве Шереметевой) есть весьма теплые и даже восторженные строки об Иване: «Думала, я – первая щастливица на свете, потому что первая персона в нашем государстве был мой жених, при всех природных достоинствах имел знатные чины при дворе и в гвардии. Я признаюсь вам в том, что я почитала за великое благополучие, видя его к себе благосклонность; напротив тово, и я ему ответствовала, любила ево очень, хотя я никакова знакомства прежде не имела… но истинная и чистосердечная ево любовь ко мне на то склонила».

Однако большинство современников видело его совсем иным. По их описаниям, он был типичным фаворитом: жадным к наградам, особенно иностранным, деньгам, власти. Люди, хорошо знавшие Ивана и даже дружившие с ним, свидетельствуют: «Государь любил его так нежно, что делал для него все, и он любил государя так же. Ума в нем было мало, а проницательности никакой, но зато много спеси и высокомерия, мало твердости духа и никакого расположения к трудолюбию, любил женщин и вино, но в нем не было коварства. Он хотел управлять государством, но не знал, с чего начать, мог воспламеняться жестокой ненавистью, не имел воспитания и образования, словом, был очень прост».

По Москве ходили слухи о многочисленных и бурных любовных похождениях фаворита, мало считавшегося с принятыми в обществе условностями. Князь Михаил Михайлович Щербатов, автор книги «О повреждении нравов в России», избрал Ивана Долгорукого объектом своей уничтожающей критики. Завершая рассказ о похождениях Долгорукого, Щербатов писал: «…младые люди, самым распутством дружбу его приобретшие, примеру его подражали, и можно сказать, что честь женская не менее была в безопасности тогда в России, как от турок во взятом граде». Вполне возможно, желчный Щербатов несколько преувеличивал масштабы бесчинств «золотой молодежи» времен Петра II, но, как правило, дыма без огня не бывает.

Итак, в ноябре 1729 года юный четырнадцатилетний царь дал слово вступить в брак с восемнадцатилетней княжной Екатериной Долгорукой. Испанский посланник де Лирия сообщал в Мадрид: «Вчера царь в присутствии великого канцлера графа Головкина, вице-канцлера барона Остермана и других министров и магнатов этого двора (которые имели предварительное приказание быть в доме князя Алексея Долгорукова) дал слово вступить в брак с княжной Екатериной, старшей дочерью сказанного Алексея. И так как в ближайший вторник именины сказанной принцессы, то уверяют, что в этот день будет совершено обручение с обычной торжественностью. Эта новость весьма поразила многих, даже тех, которые живут в круговороте министерства и двора, потому что хотя и предполагали, что это может случиться, но не думали, чтобы это могло состояться так скоро… Весьма недовольны все русские магнаты, которые не могут скрывать своего неудовольствия, что дом Долгоруких делается таким сильным».

Недовольство знати было настолько велико, что во время обручения 30 ноября ко дворцу пришлось стянуть войска; гвардейцы, которыми командовал Иван Долгорукий, стояли даже в помещении. Меньше чем через два месяца собирались отпраздновать и свадьбу, она была назначена на 19 января 1730 года.

Следом за поразившей всех новостью последовала другая: князь Иван Долгорукий попросил руки очень знатной девушки, дочери славного фельдмаршала – Натальи Борисовны Шереметевой. Надо сказать, что Иван Долгорукий, спешно решивший остепениться, чтобы встать на один уровень отношений с царем, выбор сделал во всех отношениях удачный: невеста была не только знатна, но еще и богата, мила и, к тому времени, круглая сирота. Наталья Борисовна принадлежала к старинному боярскому роду Шереметевых, славных воинскими и иными деяниями. Отец ее (о котором мы писали в самом начале), знаменитый петровский военачальник Борис Петрович Шереметев, был героем Северной войны (1700–1721), командовал на протяжении более десятка лет русской армией, в том числе и под Полтавой. Рачительный, прижимистый хозяин, Шереметев сумел между делом сколотить огромное состояние. Его многочисленные владения раскинулись повсюду, и он по праву считался самым богатым человеком в стране. Наталья Борисовна родилась в 1714 году, а в 1719 году Борис Петрович умер, оставив дочь самой богатой невестой России. Две ее сестры к тому времени уже были замужем.

Очень рано потеряв отца и будучи младшей в семье, она была очень привязана к матери. Однако в четырнадцать лет Наталья потеряла и мать. И осталась сиротой, очень тяжело переживая смерть матери и свое одиночество: видно, с братьями и сестрами особой близости не было. Избалованная в детстве родителями, девочка, тем не менее, была чутка, добра и понятлива. Правда, избегала всякого веселья и не любила пышных нарядов. Охотники за приданым, естественно, так и вились вокруг самой богатой невесты в Москве, но Наталья была холодна и отвергала женихов. Никого не хотела видеть подле себя.

Но тут вдруг наступил момент счастья: к ней посватался один из самых блестящих людей того времени – гвардейский офицер, награжденный всеми мыслимыми тогдашними орденами, имевший все высшие чины империи, фаворит императора Петра II, да еще к тому же красавец, князь Иван Алексеевич! И неудивительно, что юная Наташа не на шутку влюбилась в него. Тут надо напомнить, что в те времена девушки воспитывались с сознанием, что любить они обязаны лишь того, кто им предназначен Богом. И уж коли судьба решила, что Наталье Борисовне предназначен князь Иван, значит, его и надо любить. И Наталья была искренней в своих чувствах. «Казалось, ни в чем нет недостатку. Милой человек в глазах, в разсуждении том, что этот союз любви будет до смерти неразрывной…»

Объявили о помолвке. Девушка жила в счастливом нетерпении. «Все кричали: “Ох, как она щаслива!” Моим ушам не противно было это эхо слышить». Наконец, помолвка состоялась, и самым торжественным образом. Как сообщают современники, празднование помолвки Долгорукого и Шереметевой в декабре 1729 года, накануне Рождества, было невероятно пышным. Министры и иностранные гости, все родные и близкие, музыка, бесчисленные богатые подарки – все это ждало юную Наталью и ее красавца Ивана на помолвке! Обрученные обменялись кольцами огромной по тем временам стоимости – двенадцать и шесть тысяч рублей. В небе по случаю помолвки зажглось бесчисленное количество огней от фейерверков. Гостей развлекали всевозможными способами, на впечатляющее торжество собрался народ и радостно приветствовал молодую невесту. Наталья после свадьбы (которую назначили на январь) должна была стать первой фрейлиной будущей государыни.

К сожалению, отзывы современников о князе Иване вызывают некоторые сомнения по поводу умилительного заявления историка XIX века Дмитрия Александровича Корсакова, писавшего, что «Иван Алексеевич серьезно и глубоко полюбил эту прекрасную девушку». Брак, с его стороны, вполне мог быть браком по расчету. Но и в этом ничего ужасного не было, среди знати принято поддерживать «кровь» и… состояние.

Однако пока влюбленная девушка грезила о предстоявшей свадьбе и будущем семейном счастье, события при дворе шли своим чередом…

Внезапно заболел юный император Петр II. Шестого января 1730 года в День водосвятия на Москве-реке рубили прорубь, народ собрался поглазеть на смельчаков, пожелавших окунуться в освященную воду. Приехал посмотреть и император. Простуда, которую получил он в этот морозный день, оказалась роковой; болезнь быстро развивалась, и вскоре все увидели… явные следы оспы! В ночь на 19 января 1730 года – назначенный день свадеб Петра II и Екатерины Долгорукой, а также Ивана Долгорукого и Натальи Шереметевой – император умер. В эту ночь Долгорукие, в отчаянии, что их план рушится как карточный домик, предприняли попытку спасти положение: на совещании их клана была составлена «духовная» – завещание – от имени Петра II, согласно которой умирающий царь передавал престол своей нареченной невесте, Екатерине Долгорукой. Инициатором этой авантюры был князь Алексей Григорьевич Долгорукий.

На заседании Верховного тайного совета он потом предъявил «некое письмо, якобы Петра II завет», но «на это письмо не обратили внимания». Дело было слишком серьезно: прямая мужская ветвь Романовых со смертью Петра II обрывалась. Долгорукие были вынуждены, скрепя сердце, согласиться на предложение князя Дмитрия Михайловича Голицына – практически главы Верховного тайного совета – пригласить на российский престол курляндскую герцогиню Анну Ивановну – дочь царя Ивана Алексеевича, старшего брата Петра Великого.

Приехавшая же в начале февраля 1730 года править Россией Анна Ивановна сразу невзлюбила Долгоруких – ведь они покушались на российский престол. Очень быстро стало понятно, что им грозит опала.

Все грезы и мечты закончились. Девичье счастье длилось всего двадцать четыре дня…

Князь Иван устремился к своей невесте в надежде найти сочувствие и поддержку. В такой ситуации в искренности Ивана не приходится сомневаться, ведь он оказался в полной изоляции. И он не ошибся в своих надеждах: Наташа всем сердцем сочувствовала своему жениху. Обливаясь слезами, молодые люди поклялись быть друг другу верными до конца. В следующие дни стало ясно, что положение Долгоруких будет только ухудшаться, и родственники настоятельно советовали Наташе отказать жениху. Но она этого не сделала.

«Я довольно знала обыкновение своего государства, что все фавориты после своих государей пропадают; чего было и мне ожидать? И так я плакала безутешно. Свойственники… стали меня уговаривать, что… можно этому жениху отказать, когда ему будет худо; будут другие женихи… Это предложение так мне тяжело было… Войдите в рассуждение, какое это мне утешение и честна ли эта совесть, когда он был велик, так я с радостью за него шла, а когда он стал несчастлив, отказать ему? Я такому бессовестному совету согласиться не могла; а так положила свое намерение, когда, сердце одному отдав, жить или умереть вместе, а другому уже нет участия в моей любви. Я не имела такой привычки, чтоб сегодня любить одного, а завтра другого; я доказала свету, что я в любви верна».

Пятнадцатилетняя Наташа, как многие женщины и до нее, и после, решила следовать за любимым: «Я готовая была с ним хотя все земные пропасти пройти». Русские женщины, когда любят – жалеют, и Наталья была «женщиной сострадающей». Ею двигала не только любовь, но и сердечная привязанность, жалость, потребность и обязанность жертвовать собой ради ближнего. За этим стояли и традиции русской жизни, когда женщине не прилично было оставаться без мужа, и непреложные святые законы веры и нравственности диктовали необходимость быть с ним не только в радости, но и в беде. Но главное, что руководит поступками русских женщин, – Любовь. Это – когда просто нельзя поступить иначе.

В начале апреля 1730 года в Горенках состоялась более чем скромная свадьба, а через три дня Долгоруким высочайше повелели «жить в дальних их деревнях», публично опозорив в указе, изданном по этому случаю. Они лишались всех наград, должностей и почестей.

Стали собираться всей большой семьей в путь – им был дан один день на сборы. Наталья Борисовна надеялась и думала, что ссылка продлится недолго и они скоро вернутся, поэтому все дорогие вещи, все драгоценности и деньги она отослала брату. Решила, что там, куда они едут, ничего не понадобится. Когда ее брат Петр прислал на дорогу тысячу рублей, она взяла четыреста, а остальные отослала назад… Наивная и бескорыстная душа! Более того, она полагала, что они будут ехать все вместе, и все вместе будут жить. Потом в дороге, как она пишет, выяснилось, что их с мужем числят «на своем коште», то есть ей приходилось платить за все самой из этих четырехсот рублей. И это было только самым началом тяжкого испытания.

В сентябре семья Долгоруких оказалась уже в Березове – глухом сибирском углу, недалеко от современного Сургута. Потянулись долгие, беспросветные годы ссылки. Вот что писали современники о Долгоруких: «Уже все эти несчастные отправились, никто не пожалел о них, потому что когда они были в счастии, они не старались приобрести себе друзей». Это была как бы эпитафия на братской могиле Долгоруких: оставаясь еще живыми, они уже умерли в сознании людей.

Наталья Борисовна, верная своим идеалам, испила сполна горькую чашу страдания. Остановимся напоследок на том, что произошло с семьей Долгоруких в 30-е годы XVIII века, о чем Наталья Борисовна практически не пишет в своих мемуарах. Ссылка в Березов была тяжким испытанием для вчерашних властителей России. И дело не только в бедности, к которой они привыкали с трудом, может быть, впервые взяв в руки деревянные ложки и глиняные чашки. Семья была большая и недружная. Ее глава, Алексей Григорьевич Долгорукий, часто ссорился со старшей дочерью – «порушенной невестой» Екатериной, приходившей в отчаяние при виде убогих нар, на которых ей предстояло еще долго спать. Березов был краем света, и жилось там тяжело. Почти непрерывная зимняя ночь сменялась долгим днем короткого лета, чтобы следом за ним вновь пришла ночь. И люди – как ссыльные, так и охрана, и местные жители, отрезанные от России тысячами верст пустынного заснеженного пространства и болот, – нуждаясь в общении, нередко собирались за общим столом. В этом застолье было спасение от тяжести убогой жизни, но была и опасность: Долгорукие, не сдержанные на язык, во взаимных ссорах, уж конечно, не щадили нынешнюю царскую власть, кляня Анну Иоанновну и Бирона как главных виновников своих несчастий.

Российская жизнь без доносов немыслима, и вскоре в Тобольск – сибирскую столицу, а потом и в Петербург полетели доносы на Долгоруких. Поначалу власти ограничивались предупреждениями, а затем – это было уже в 1738 году – в ответ на донос таможенного подьячего Тишина прислали фискала, который пожил некоторое время в Березове и даже подружился с Иваном Долгоруким. Вскоре после его возвращения в Тобольск, в результате его доклада в Березов был прислан указ отделить Ивана Долгорукого как главу семейства (Алексей Григорьевич умер в 1734 году) от прочих Долгоруких и заточить в земляную тюрьму. В августе того же года Иван, двое его братьев – Николай и Александр, а также шестьдесят жителей Березова, имевших общение со ссыльными, были арестованы и вывезены под караулом в Тобольск. Начался сыск.

Долгоруких ждала дыба. Показания, данные Иваном под пыткой, были столь серьезны, что по указу правительства его доставили в Шлиссельбург, куда в начале 1739 года стали свозить оговоренных им родственников – участников знаменитых событий начала 1730 года. Дело в том, что Иван сознался в подделке завещания Петра II, по которому власть должна была перейти его сестре Екатерине. Он подтвердил, что это завещание – дело рук семьи Долгоруких.

Не осуждая Ивана Долгорукого, испытавшего ужасы застенка, увы, нельзя не сказать, что его показания привели к оговору, арестам, пыткам и казням большого количества людей. Летом 1739 года тобольская следственная комиссия завершила работу. Тридцать первого октября в Петербурге Генеральное собрание из высших сановников государства, рассмотрев в течение одного дня дело, которое велось целый год, приговорило Ивана Долгорукого к… колесованию!

Восьмого ноября 1739 года под Новгородом при большом стечении народа состоялась эта страшная казнь. Ивана «помиловали» – колесование заменили четвертованием.

Его младших братьев, Николая и Александра, отвезли в Тобольск, где им вырезали языки и наказали кнутом. Правда, Бирон, ставший регентом после смерти Анны осенью 1740 года, распорядился отменить казнь молодых людей, но сибирское начальство сообщило, что указ о помиловании опоздал, преступники уже наказаны и сосланы соответственно в Охотск и на Камчатку. Еще один их брат, юный Алексей, был приписан матросом в экспедицию Беринга. Суровая судьба ждала и сестер Ивана: бывшая «государыня-невеста» Екатерина была насильно пострижена в Томске, ее сестры, Елена и Анна, соответственно в Тюмени и Верхотурье.

Лишь в начале 1740 года Наталья Борисовна Долгорукая, оставленная на время следствия в Березове, узнала наконец о страшной судьбе своего мужа и его родственников. Ей позволили вернуться в Москву, куда она и отправилась вместе с детьми, родившимися в Березове: старшему, Михаилу, было восемь лет, а младшему, Дмитрию, полтора года. В день смерти Анны Иоанновны, 17 октября 1740 года, она въехала в Москву, где ее крайне неприветливо встретили Шереметевы и особенно брат, знаменитый богач Петр Борисович, унаследовавший практически все состояние отца.

Княгиня Долгорукая с огромными трудами поставила на ноги старшего сына Михаила. А в 1758 году постриглась в одном из киевских монастырей. Свое обручальное кольцо она, по преданию, бросила после пострига в Днепр… В монастыре, известная как старица Нектария, она жила вместе с младшим, психически больным сыном Дмитрием, который в 1769 году умер на руках матери. Там она и написала «Своеручные записки», и там же, 3 июля 1771 года, пятидесятисемилетняя Наталья Борисовна Долгорукая закончила наконец свой тяжкий земной путь.

«Своеручные записки» она написала по просьбе своего старшего сына Михаила Ивановича. Не будь этой его просьбы, не знали бы мы ее историю, не было бы этого необыкновенного документа о ее судьбе и о той далекой эпохе.

По вечерам монахиня Нектария, окуная в чернила гусиное перо, писала свои «записки», словно исповедовалась: это был способ оставить свое материнское благословление единственному теперь сыну, Мише. Ее сочинение – потрясающая история любви и самоотверженности, нежности и силы.

А что до кольца, которое выбросила монахиня Нектария в воды Днепра, то это почти легенда. Говорят, что однажды ранним утром на берегу реки местные рыбаки увидели женщину, которая была одета в черные монашьи одежды. Она взошла на речной откос и с размаху бросила в темные воды перстень, тот самый, которым обвенчалась она с любимым Иваном. Нектария хотела навсегда разорвать последнюю нить, связывающую ее с мирской жизнью, с прошлым…

| |

Иван Долгоруков - фаворит императора Петра II

Иван Алексеевич Долгоруков (1708–1739) происходил из весьма влиятельного княжеского рода, ветви князей Черниговских. Этот род Рюриковичей, известный с XV века, получил фамилию Долгоруковы (Долгорукие) по прозвищу основателя рода - князя Ивана Андреевича Оболенского, старшего сына Черниговского князя Андрея Константиновича Оболенского. Прозвище «Долгорукой» («Длиннорукий») князь Иван Андреевич получил за свою мстительность, от которой никто не уходил, даже если уезжал на далёкое расстояние: рука князя доставала его и там. В конце XV века четверо внуков Ивана Андреевича: Семён, Фёдор Большой, Тимофей и Михаил Птица Владимировичи стали родоначальниками четырех ветвей рода Долгоруких.

Фаворит Петра II Иван Алексеевич Долгоруков принадлежал к первой ветви рода, из которой вышли ближние бояре, войсковые воеводы и воеводы городские, стольники, стряпчие и другие дворовые чины, которые несли государеву службу, в том числе и дипломатическую. Воеводы Долгоруковы участвовали в военных походах.

Сам по себе фаворит Иван Алексеевич, кроме внешней красоты, не отличался никакими талантами, но его окружали родственники, имевшие большие заслуги перед царями и отечеством.

Так, например, ближний боярин Яков Фёдорович (1639–1720), родной дядя его отца, имел хорошее образование, свободно владел польским и латинским языками, а потому в 1671 году царём Алексием Михаиловичем был пожалован в стряпчие, а затем переведён в стольники. До 1675 года Яков Долгоруков сопровождал Алексия Михаиловича во всех поездках царя. В царствование Феодора Алексиевича, в 1680 году, был назначен воеводой в Казанский разряд, а уже в следующем году получил звание наместника и исполнял обязанности городового воеводы в Симбирске. Во время первого Стрелецкого бунта 1682 года Яков Долгоруков открыто выступил за избрание царём Петра I и с этого времени стал служить молодому царю, который определил его к себе комнатным стольником Царевна Софья, не желая видеть у ненавистного братца умного и образованного помощника, в 1687 году отправила Долгорукова во главе посольства во Францию и Испанию с поручением - просить их о помощи в войне против Турции. Посольство успеха не имело. Возвратившись домой, Яков Фёдорович попал в самый разгар противостояния Петра и Софьи. И сразу же, одним из первых, явился к Петру в Троице-Сергиеву лавру. После заключения Софьи в Новодевичий монастырь Пётр назначил его судьёй Московского приказа. Служа царю Петру верой и правдой, Яков Фёдорович принимал участие в Азовских походах Петра I (1695–1696). После взятия Азова он, по велению Петра, держал оборону южных границ Русского государства от Турции; в 1700 году Пётр I назначил его главой военно-административной и военно-судебной части, а уже в следующем году царь присвоил ему звание сенатора и поставил во главе Военного комиссариата.

Славился Яков Фёдорович умом, неподкупностью, твёрдостью характера и прямодушием, часто спорил с царём и, чувствуя свою правоту, даже выводил его из терпения, но своим спокойствием и разумными доводами умел укротить даже вспыльчивого царя. До нашего времени дошёл рассказ о том, как однажды в споре с Яковом Долгоруковым Петр I, выведенный из терпения, в бешенстве схватился за кортик, но Яков Фёдорович остановил его руку, готовую поразить несогласного спорщика, и сказал: «Постой, государь! Честь твоя дороже мне моей жизни. Если тебе голова моя нужна, то не действуй руками, а вели палачу отсечь мне голову на площади; тогда еще подумают, что я казнен за какое-нибудь важное преступление; судить же меня с тобой будет один Бог». Пётр опомнился и простил своего подданного.

Яков Фёдорович умер в 1720 году, когда будущему фавориту Ивану Долгорукову было 12 лет. Для мальчишки дядя его отца, родной брат его деда, был предметом гордости и подражания. Тем более что Яков Фёдорович был примером родовой взаимопомощи и взаимовыручки, которая крепко сплотила род Долгоруковых. Он помогал своим братьям Луке Фёдоровичу (ум 1710), Борису Фёдоровичу (ум до 1702), Григорию Фёдоровичу и племяннику Василию Лукичу (1672–1739). Когда Яков Фёдорович участвовал в Азовских походах Петра I, рядом с ним воевали и его брат Борис, командовавший полком, и племянник Лука под его самоличным началом Как и он, братья его в начале 1782 года, служа царю Феодору Алексиевичу, участвовали в Соборе, вынесшем постановление об отмене местничества, и Яков Фёдорович в первых рядах подписал грамоту с этим постановлением. А братья во всём следовали ему, признавая его главой рода.

Когда царевна Софья направила его в 1687 году главой посольства во Францию, Яков Фёдорович включил в свою посольскую свиту своего племянника Василия Лукича Долгорукова, а затем оставил его во Франции для окончания образования.

Дед фаворита Ивана Алексеевича, родной брат Якова Фёдоровича, Григорий Фёдорович Долгоруков (1657–1723), начинал свою службу в 11 лет, в 1668 году, стольником при дворе царя Алексия Михаиловича. В начале 1682 года, будучи тогда комнатным стольником царевича Петра I, Григорий Фёдорович вместе со своими братьями подписался под постановлением Собора об отмене местничества. Как и его брат Яков, он участвовал в Азовских походах Петра I и, так же как брат, стал важным государственным деятелем В 1698 году Пётр I пожаловал ему звание наместника Ростовского, а затем звание генерал-адъютанта. Григорий Фёдорович, как и его брат Яков, был опорой царя и выполнял важнейшие дипломатические поручения. Так, в 1700 году генерал-адъютант Его Величества Григорий Долгоруков был направлен в Польшу с тайным поручением условиться с королём Августом II о планах военных действий против шведов, а в период Северной войны - исполнять миссию посла в Польше. В 1701 году Григорий Фёдорович участвовал в заключении союзного договора с Польшей, в 1704 году - союзного Нарвского договора. Ему удавалось с большим дипломатическим мастерством несколько лет удерживать Польшу в составе антишведского Северного союза. После измены Мазепы в 1708 году Петр I поручил ему руководство выборами нового малороссийского гетмана, и Григорий Фёдорович блестяще справился с этой миссией: на этот пост был избран преданный России Скоропадский. Проявил себя Григорий Долгоруков и на поле боя: в 1709 году он отличился в Полтавской битве, за что получил самый высокий российский орден - орден Св. апостола Андрея Первозванного, а затем гражданский чин действительного тайного советника (II класс Табели о рангах). В 1717 году Григорий Долгоруков выполнил еще одно важное поручение царя Петра: он уладил конфликт между Августом II и сторонниками кандидата на королевский престол Станислава Лещинского, ставленника Карла XII. В 1721 году 64-летний князь Григорий Долгоруков просил царя отозвать его из Варшавы: оставаться там было ему уже опасно. Пётр удовлетворил его просьбу. Свою карьеру на государственном посту Григорий Фёдорович закончил в звании сенатора. Через два года, в 1723 году, он умер.

Уже упомянутый сын Луки и племянник Якова и Григория Фёдоровичей - Василий Лукич Долгоруков (1672–1739) - приходился фавориту Ивану Долгорукову дядей. В семье он славился как составитель честолюбивых планов Долгоруковых, выполнение которых он поручал другим членам семьи, вследствие чего оказался злым гением для своего племянника Ивана.

Как уже говорилось выше, Василий Лукич получил, благодаря дяде Якову, хорошее образование во Франции и овладел несколькими языками. Во время своей учёбы он сошёлся с иезуитами и перенял их нравственные воззрения на жизнь. Герцог Лирийский писал о нём в своих воспоминаниях: «Он очень хорошо говорил на многих языках, и с ним приятно было провести время в разговорах, но вместе с сим он очень любил взятки, не имел ни чести, ни совести и способен был на все по корыстолюбию».

В 1700 году Пётр I вызвал его в Россию и назначил помощником другого его родного дяди - Григория Фёдоровича, посланника в Польше. С 1707 по 1720 год по повелению Петра I Василий Лукич выполнял дипломатическую работу в Дании, а в 1720 году царь направил его послом во Францию с поручением хлопотать о посредничестве Франции в целях примирения Швеции и России. С этим поручением Василий Лукич справился весьма успешно.

В эти годы королём Франции был юный Людовик XV, а регентом при нём герцог Орлеанский, его дед, который приглашал юношу-короля присутствовать на важных заседаниях, особенно по дипломатическим делам Возможно, обращение российского царя о примирении Швеции с Россией (что было сделать нетрудно) было любезно принято Францией и в скором времени выполнено. Но Пётр I, в 1721 году откликнувшийся на прошение Сената о присвоении ему титула императора, дал Василию Лукичу и второе задание: добиться от Франции признания его нового титула. Выполнить это задание князь Василий Долгоруков не смог. Франция, где Людовик XV, в то время официально признанный совершеннолетним, стал реально заниматься королевскими делами, категорически отказалась признать Петра I императором Российской империи. Однако этот дипломатический провал не повредил карьере Василия Лукича Вернувшись в Россию в 1723 году, он получил звание сенатора, а затем был назначен полномочным министром в Польшу. В 1725 году, уже после смерти Петра I, но по его представлению, князь Василий Долгоруков был пожалован чином действительного тайного советника (II класс Табели о рангах). В 1726 году, в царствование Екатерины I, при которой все государственные дела вёл Верховный тайный совет, возглавлявшийся Александром Даниловичем Меншиковым, князь Василий Долгоруков был послан в Стокгольм с явно невыполнимой миссией - противодействовать вступлению Швеции в Ганноверский союз и сближению её с Англией. Миссия, разумеется, успеха не имела, и Василий Лукич возвратился на родину. В 1727 году, после смерти Екатерины I, на престол взошёл внук Петра I, сын царевича Алексея Петровича от брака с принцессой Брауншвейг-Вольфенбюттельской, 11-летний отрок Пётр II (1715–1730). Сначала Александр Меншиков, бывший фаворитом Петра I, а затем Екатерины I, полностью завладел императором-отроком и обручил Петра II со своей дочерью, княжной Марией Александровной (1711–1729), которой было в то время уже 16 лет. Чтобы заручиться поддержкой Верховного тайного совета, членами которого были Долгоруковы, Меншиков ввёл ещё и Василия Лукича Долгорукова в состав Верховного тайного совета, не предполагая нравственных воззрений последнего, почерпнутых у иезуитов. Естественно, поддержки от лукавых Долгоруковых, которых уже не возглавлял мудрый Яков Фёдорович, умерший в 1720 году, Меншиков не только не получил, но в результате их происков 8 сентября 1727 года, по решению Верховного тайного совета, был арестован и сослан.

Василий Лукич всячески одобрял и поддерживал дружбу своего племянника Ивана с императором Петром, он же инициировал обручение императора Петра И, которому в то время только что исполнилось 12 лет, со своей 15-летней племянницей Екатериной Алексеевной Долгоруковой (1712–1747), которое состоялось 21 октября 1727 года, через девять дней после дня рождения императора и через полтора месяца после удаления Меншикова. В конце 1728 года императорский двор отправился в Москву, где были намечены коронационные торжества. Оставаясь после коронования в Москве, Пётр II где-то заразился оспой и 19 января 1730 года умер. Во время предсмертной болезни Петра II Василий Лукич вместе со своим дядей Алексеем Григорьевичем обеспокоился составлением подложного духовного завещания Петра II в пользу Екатерины Долгоруковой как Царской Невесты. По своему физическому состоянию Пётр II, находившийся в коме, не мог подписать документ, и тогда, по совету Василия Лукича, это сделал за него князь Иван, ближайший друг и фаворит императора. Замысел князя Василия не осуществился, завещание большинством «верховников» не было учтено, и тогда энергичный князь Василий Лукич Долгоруков поддержал на заседании Верховного тайного совета предложение князя Д. М. Голицына о приглашении на императорский трон герцогини курляндской Анны Иоанновны, дочери царя Иоанна Алексиевича, «скорбного головою» брата Петра I. Василий Лукич как один из инициаторов составления кондиций, ограничивающих власть Анны Иоанновны, сам лично редактировал «ограничительные пункты» и сам отвёз их Анне Иоанновне в Митаву (ныне Елгава). Он уговорил Анну Иоанновну подписать кондиции.

Члены Верховного тайного совета не учли то обстоятельство, что Анна Иоанновна действовала по совету её фаворита-любовника Эрнеста Бирена, о котором в кондициях было сказано, что он не имеет права приезжать в Россию. 25 февраля 1730 года Анна Иоанновна, приехав в Россию с женой и детьми Бирена, отказалась от выполнения кондиций Верховного тайного совета и публично, на глазах членов Совета, в том числе и князя Василия Лукича, разорвала их. А спустя недолгое время явился в Россию и её фаворит Эрнест Бирен, назвавший себя Бироном и ставший фактическим правителем России до 1740 года. Анна Иоанновна и Бирон были мстительными и коварными людьми. 9 апреля 1730 года князь Василий Лукич Долгоруков был назначен губернатором в Сибирь. Но по дороге к месту назначения, 17 апреля, его догнал офицер и предъявил указ императрицы Анны Иоанновны о лишении его чинов и ссылке в деревню. Это была месть за кондиции. Анне Иоанновне (а вероятнее всего, Бирону) такое наказание показалось недостаточным, и она издала новый указ, от 12 июня того же года, по которому князь Василий Лукич был заточён в Соловецком монастыре. В 1739 году, когда князь Иван сознался в подписании подложной духовной грамоты Петра II и назвал имя инициатора этого действия, князь Василий Лукич был перевезён в Новгород. После кровавых пыток и допросов он был обезглавлен 8 ноября 1739 года.

Отец князя Ивана Долгорукова - Алексей Григорьевич Долгоруков (ум. 1734), опираясь на помощь своего отца, Григория Фёдоровича, и дяди, Якова Фёдоровича, заслуживших большой авторитет при дворе, не имел затруднений в продвижении по службе: шесть лет (1700–1706) он жил в Варшаве при своём отце-посланнике, с ним же ездил в Италию, изучил польский и итальянский языки, и уже в 1713 году Пётр I подписал указ о назначении его губернатором в Смоленске, а в 1723 году назначил президентом Главного магистрата в Санкт-Петербурге. В 1726 году Меншиков, желавший, как уже говорилось, заручиться поддержкой Долгоруковых, ходатайствовал перед Екатериной I о присвоении Алексею Григорьевичу Долгорукову звания сенатора, назначении его гофмейстером Большого двора и вторым воспитателем великого князя Петра Алексеевича, будущего императора Петра II. И о назначении сына Алексея Григорьевича, 18-летнего князя Ивана Алексеевича, - гоф-юнкером при дворе великого князя Петра Алексеевича. В начале следующего, 1727 года Меншиков добился назначения и второго его сына, Николая Алексеевича Долгорукова, камер-юнкером Большого двора. Получив все эти блага от Меншикова, князь Алексей Григорьевич, не отличавшийся благородством души, пользуясь своим положением воспитателя великого князя и с помощью сына, князя Ивана, вошедшего в фавор у будущего императора, постарался настроить великого князя против Меншикова, и это ему в полной мере удалось. В сентябре 1727 года Меншиков был обвинён в государственной измене и хищении казны, лишён всех чинов, орденов, званий и титула светлейшего князя с конфискацией всего его имущества, сослан сначала в его имение в Раненбург, а затем арестован и сослан в сибирское поселение Берёзов вместе с семьёй, где он и скончался в 1729 году. В том же 1729 году там же, в Берёзове, скончалась и первая наречённая невеста Петра II - Мария Александровна Меншикова.

Получив от Петра II назначение членом Верховного тайного совета, князь Алексей Григорьевич, хоть и был осыпаем Петром II всякими подарками и наградами, не гнушался никакими средствами для своего обогащения. С помощью своего сына - князя Ивана Алексеевича, ставшего фаворитом императора-отрока, он сумел, действуя косвенно, за спиной Ивана, полностью подчинить себе Петра II: опираясь на его низменные качества, он отвлекал отрока от занятий, поощрял его безделье, увлечение охотою и разными увеселениями, приучил к вину и другим сомнительным удовольствиям. Он вместе с Иваном увёз Петра II в своё подмосковное имение Горенки, где окружил его только членами своего семейства. Пользуясь тем, что первая наречённая невеста Петра II Мария Александровна Меншикова находилась в ссылке, в Берёзове, а затем там умерла, Алексей Григорьевич обручил 13-летнего Петра II со своей 15-летней дочерью Екатериной Алексеевной (1712–1747). Уже назначена была свадьба, но расчёт Алексея Григорьевича Долгорукова не оправдался: накануне свадьбы император Пётр II заразился оспой и умер. (В скобках надо заметить, что эта смерть императора Петра II, собиравшегося жениться на Екатерине Долгоруковой, стала прецедентом для августейших особ Дома Романовых, считавших, что на Долгоруковых членам семьи Романовых жениться нельзя: «плохая примета». А потому любовь Александра II к Екатерине Долгоруковой и женитьба на ней не были приняты семьями романовского Дома. К сожалению, примета оправдалась: Александр II был убит.)

После воцарения Анны Иоанновны в 1730 году все члены семейства Долгоруковых оказались в опале. Она сослала всех братьев Долгоруковых, кто еще не умер, их детей и племянников, дочь Алексея Григорьевича, бывшую «государыню-невесту» Екатерину, его сыновей - Николая Алексеевича и, конечно, Ивана Алексеевича, бывшего фаворита Петра II. Отправлена была в ссылку и новобрачная жена князя Ивана Алексеевича - графиня Наталья Борисовна Шереметева, дочь генерал-фельдмаршала, графа Бориса Петровича Шереметева, соратника Петра I. Пострадали даже те Долгоруковы, кто и не присутствовал в Москве во время смерти Петра II и не был членом Верховного тайного совета Князь Сергей Григорьевич Долгоруков, родной брат Алексея Григорьевича, один из выдающихся дипломатов XVIII века, находился в Варшаве в качестве посланника Вызванный своими братьями, вернулся в Петербург и подвергся ссылке. Вместе с женой и детьми его направили на безвыездное житьё в Раненбург (в Рязанской губернии) под строгий надзор. Он был женат на дочери барона П. П. Шафирова, государственного казначея при Петре I, и тесть неотступно ходатайствовал о нём и его семье. Только через четыре года, в 1735 году, князь Сергей Григорьевич и его семья были полностью помилованы, его даже направили послом в Лондон, но не успел он уехать, как вскрылось дело о подложной духовной, он был арестован, подвергнут допросу и пыткам, а затем 8 ноября 1739 года в Новгороде вместе с братом Иваном Григорьевичем, племянником Василием Лукичом и племянником, бывшим фаворитом Иваном Алексеевичем, был казнён.

Князь Алексей Григорьевич Долгоруков, отец фаворита Ивана, был единственным, как уже было сказано, членом Верховного тайного совета, проголосовавшим против приглашения на трон Анны Иоанновны. Со всей своей семьёй он был сослан в Берёзов, где и умер в 1734 году, до обнаружения дела о подложном завещании, что и спасло его от страшной казни в 1739 году.

Такова была жизнь, деятельность и смерть князей Долгоруковых, проложивших путь князю Ивану Алексеевичу к российскому трону в звании фаворита и из-за него же и пострадавших.

Фаворит Петра II, князь Иван Алексеевич (1708–1739), внешне очень красивый молодой человек, но - увы! - не отличавшийся ни умом, ни прозорливостью, ни образованностью, ни воспитанием, зато кичившийся своим благородным княжеским происхождением, был очень заносчив, вёл себя так, будто заслуженными государственными мужами были не его родственники, а он сам. Как фаворит, князь Иван Долгоруков не был самостоятельным деятелем, он был полностью подчинён отцу, своим знаменитым дедам и дядьям и своим двоюродным братьям, а потому имел то влияние на императора Петра II и на ход государственных событий, какое ему подсказывали его родственники.

Вот как характеризует его герцог Лирийский в своих воспоминаниях: «Ума в нём было очень мало, а проницательности никакой, но зато много спеси и высокомерия, мало твердости духа и никакого расположения к трудолюбию; любил женщин и вино… хотел управлять государством, но не знал, с чего начать; мог воспламеняться жестокой ненавистью; не имел воспитания и образования».

Фаворитом он стал не по своему желанию, а по воле отца, который через своих родственников Долгоруковых и всесильного фаворита Екатерины I Александра Даниловича Меншикова сумел пристроить 18-летнего Ивана гоф-юнкером к 12-летнему великому князю Петру Алексеевичу (будущему императору Петру II).

Великий князь Пётр Алексеевич, сирота-отрок, имевший только одного родного человека, сестру Наталью, которая была всего лишь на один год старше его и которая умерла в 1728 году, сразу привязался к молодому красивому юноше, который уже пользовался славой победителя девичьих сердец, но по своему развитию (уму и образованию) недалеко ушёл от отрочества Когда Меншиков поселил великого князя у себя в доме и стал домогаться обручения его со своей дочерью, княжной Марией Александровной, князь Иван не одобрил этого посягательства Меншиков, увидя препятствие своему плану со стороны князя Ивана, настоял на переводе его в полевые полки. И таким образом добился обручения отрока со своей дочерью. Долгоруковы не могли простить худородному Меншикову его возвышения и такого отношения к ним, Рюриковичам. Они окружили Петра II вниманием и рекомендовали князю Ивану крепко подружиться с царём.

Маленький император чувствовал себя с князем Иваном и в кругу семейства Долгоруковых раскованно, как взрослый, сильно привязался к своему другу-фавориту и стал ему во всём подражать: стал заносчивым, высокомерным, спесивым, не желал овладевать науками, не признавал никаких норм поведения, а хотел праздно и весело проводить время: с вином и женщинами. Он полностью доверял своему фавориту Ивану и слушался его.

По советам отца и дядек князь Иван руководил Петром Прежде всего, он стал развивать в нем чувство недоброжелательства к Меншикову, рассказывая ему, как Меншиков пытал, а затем убил его отца, царевича Алексея Петровича: на допросах он подвергал царевича таким страшным пыткам, что тот не выдержал этих зверств и умер. Он убеждал великого князя, а затем императора Петра II, что Меншиков незаконно захватил власть, потому что он худородный, был уличным мальчишкой, продавал пироги, что Лефорт взял его к себе на побегушки, а потом передал Петру I. Поведал он также, что Меншиков казнокрад, взяточник и вор: он обворовал и продолжает обворовывать государственную казну на подрядах, у него большие вклады в голландском банке, самые драгоценные вещи из императорских дворцов он перетащил в свои имения. А как он относится к самому императору Петру II? Всё время заставлял Петра учиться, хотел разлучить с Иваном, настояв на отправлении Ивана в полевые полки, насильно обручил его с княжной Марией, некрасивой и незнатной девицей, намного старше, чем Пётр, - словом, даже по своему происхождению недостойной императора.

Иван уверял Петра, что он уже взрослый и ему пора жениться. Напрасно он хочет быть с принцессой Елизаветой Петровной: она приходится ему тёткой, и у неё есть любовник и уже было много любовников. Самой лучшей для него женой может быть только Екатерина Алексеевна Долгорукова, высокородная княжна из рода Рюриковичей, которая его полюбила и на которой ему нужно жениться, а для этого теперь обручиться. Это вполне законно, потому что его первая наречённая невеста, как дочь худородного дворянина, не имеет на него никаких прав, к тому же она теперь ссыльная и лишена титула княжны. Если он женится на княжне Долгоруковой, то они, Пётр и Иван, станут близкими родственниками и всегда будут вместе.

Пока двор пребывал, в Москве, Иван, по совету отца, научил императора посетить Новодевичий монастырь, где содержалась его бабушка, первая жена Петра I, царица Евдокия Фёдоровна Лопухина, невинно сосланная Петром I. Он уверял Петра, что почитание бабушки, царицы Евдокии Фёдоровны, восстановит справедливость и снимет вину с его отца, царевича Алексея. Пётр вместе с Иваном навестил свою бабушку, царицу Евдокию, учредил для неё малый двор, приказал отчислять для содержания её и её двора средства и предложил ей переехать в царский дворец. Разумеется, бывшая царица была польщена вниманием внука-императора, с благодарностью приняла его дары, но переехать из Новодевичьего монастыря отказалась: ей шёл уже 60-й год, она за столько лет опалы так привыкла к монастырской жизни, что придворная суетная жизнь была бы ей не под силу.

Против Меншикова были не только Иван и все Долгоруковы, но и Остерман, и Голицыны, и другие высокородные вельможи. Их мнение и советы фаворита возымели действие: 8 сентября 1727 года Пётр II приказал арестовать Меншикова, вернуть императорские ценности из его дворцов в казну и сослать его вместе с семейством в Раненбург (в Рязанской губернии). Все богатства Меншикова были конфискованы, его титулы, чины, звания и ордена с него сняты, а после того как было найдено в Москве подложное письмо в пользу Меншикова, он с женой, сыном и дочерьми был отправлен в далёкий сибирский посёлок Берёзов, где, как уже говорилось, и умер 12 ноября 1729 года.

После падения Меншикова на князя Ивана и его родственников посыпались всякие благодеяния и милости со стороны Петра II. Фаворит князь Иван Алексеевич Долгоруков был пожалован в обер-камергеры Высочайшего двора (в те времена - высшее придворное звание) и возведён в чин майора Преображенского полка, что в гвардейских полках равнялось чину армейского генерала. Двор признал в нём фаворита и по закону фаворитизма стал раболепствовать перед ним. Каждый хотел, чтобы князь Иван походатайствовал о нём или о его родственниках перед императором. И, как водится, за эти услуги несли фавориту деньги и дорогие подарки. Иностранные послы и посланники, понимая, какое значение в стране имеет фаворит императорской особы, тоже угодничали перед князем Иваном Долгоруковым, что еще больше прибавляло ему высокомерия и спеси.

После ссылки Меншикова и его семьи Долгоруковым удалось уговорить Петра II обручиться с княжной Екатериной Алексеевной Долгоруковой. Илшератора и его Высочайший двор убедили, что, несмотря на прошлое обручение с княжной Марией, это новое обручение вполне законно, потому что ссыльная девушка не может быть невестой российского императора, тем более что пришло известие о её смерти в начале 1729 года.

Летом 1729 года Иван Долгоруков познакомился с графиней Натальей Борисовной Шереметевой и впервые влюбился. Надо сказать, что графиня Наталья, дочь известного генерал-фельдмаршала, графа Бориса Петровича Шереметева, верного сподвижника Петра I, была на шесть лет моложе Ивана, хороша собой, скромна, образованна, воспитанна и несказанно влюблена в этого неумного и малообразованного ловеласа. К тому же по своему происхождению графиня была вполне достойной партией для князя Долгорукова. Князь Иван настолько был влюблён, что выбирал, каждую свободную минутку от общения с императором и мчался к ней на коне из долгоруковского имения Горенки в шереметевское Кусково. В конце 1729 года князь Иван с одобрения семьи сделал графине Шереметевой предложение, обручился с ней и стал её женихом.

Встретили новый 1730 год, и тут на Долгоруковых обрушилась большая беда заразился оспой и 19 января умер Пётр II.

Герцогиня Курляндская Анна Иоанновна уже 25 января 1730 года, то есть через шесть дней после смерти Петра II, была приглашена на престол Верховным тайным советом Она прибыла в Санкт-Петербург из Митавы в начале февраля 1730 года Уже 4 марта она издала манифест об упразднении Верховного тайного совета, члены которого, а среди них в первую очередь Долгоруковы, высказывались против её приглашения на престол, составляли «кондиции», уговаривали её их подписать. Еще до коронации её в Успенском соборе Московского Кремля (28 апреля 1730 г.), Анна Иоанновна начала осуществлять гонение на Долгоруковых, и стало ясно, что в первую очередь это коснётся бывшего фаворита.

Перед графиней Натальей Шереметевой встал вопрос выходить ли ей замуж за Ивана Долгорукова при такой мстительной политике императрицы? Её брат, граф Пётр Борисович Шереметев, предрекая тяготы будущего развития событий, уговаривал её отказаться от брака с Иваном, но она, любившая Ивана до самозабвения, до самопожертвования, согласилась на брак, и в первых числах апреля они обвенчались. Буквально через несколько дней после свадьбы, 9 апреля 1730 года, указом императрицы Анны Иоанновны князь Иван Алексеевич Долгоруков вместе со своей семьёй был сослан в свои деревни. На нескольких телегах и каретах, наполненных всякого рода пожитками, Долгоруковы двинулись в путь, но в пути они были задержаны, все пожитки и все ценности были у них конфискованы, а как только они с большими трудностями доехали, наконец, до долгоруковских Касимовских деревень, в июне этого же года им была объявлена воля императрицы - отправляться в ссылку в Берёзов, где недавно освободили место умерший Меншиков и его дочь Мария и куда был направлен также князь Алексей Григорьевич Долгоруков с семьёй.

Долгих девять лет прожили Долгоруковы, Иван и Наталья, в тяжелейших для них условиях, казавшихся ещё тяжелее после жизни свободной и богатой. Особенно тяжело было Наталье Борисовне: вскоре по приезде она забеременела, а муж стал проявлять по отношению к ней свой тяжёлый, капризный характер: он всё время был в угнетённом состоянии и, как говорится, не в духе.

Сначала режим содержания ссыльных был очень строгим. Выходить можно было только в церковь, которую собственноручно срубил Александр Данилович Меншиков, да на поклон к начальству. В 1731 году у них родился сын Михаил, и Наталье Борисовне прибавилось забот о новорожденном ребёнке. Пришлось отбросить благородную гордость и задабривать берёзовского воеводу Бобровского и пристава майора Петрова, которые прониклись к ним жалостью и стали делать ссыльным послабления.

Князь Иван не гнушался обществом местных жителей. Он подружился с офицерами местного полка, с духовенством, с некоторыми из местных обывателей и потихоньку стал приобщаться к прежней разгульной жизни. В частности, он завёл дружбу с тобольским таможенным подьячим Тишиным, с поручиком Овцыным и в компании с ними и с другими из местных находил удовольствие пить горькую. Под пьяную лавочку Иван откровенничал, хвастаясь своей прежней жизнью и, не стесняясь выражений, характеризуя Анну Иоанновну. А Тишин все эти россказни наматывал себе на ус. Считая себя вполне подходящей парой для красавицы-княжны Екатерины, подьячий Тишин, напившись пьяным, стал приставать к ней и в грубой форме заявил, что он хочет, чтобы она стала его сожительницей. Екатерина пожаловалась поручику Овцыну, а тот, недолго думая, избил Тишина. Тишин затаил злобу и написал сибирскому губернатору донос, в котором подробно описал все пьяные высказывания Ивана Алексеевича, особенно относительно императрицы Анны Иоанновны. Получив донос, губернатор послал в Берёзов капитана Сибирского гарнизона Ушакова с секретным предписанием проверить донос Тишина. Местные офицеры и обыватели, перед которыми пьяный князь Иван раскрывал свою душу, подтвердили обоснованность тишинского доноса.

В 1738 году Иван Алексеевич Долгоруков, вместе с его братьями и друзьями Бобровским, Петровым, Овцыным и многими другими берёзовскими обывателями, был увезён из Берёзова в Тобольск. Для Натальи Борисовны это был тяжелейший удар. Через несколько дней у неё родился их второй сын, Дмитрий. Наталья Борисовна перенесла во время ареста её любимого мужа и тех, кто пострадал из-за него, такой стресс, что её сын Дмитрий все свои 31 год, которые он прожил (ум 1769), страдал неизлечимой болезнью - нервным расстройством, а вместе с ним страдала и его мать Наталья Борисовна.

Но Иван Алексеевич не знал о рождении младшего сына: даже во время следствия он содержался в ручных и ножных кандалах и был прикован к стене. Слабый духом, как большинство высокомерных людей, он самим фактом ареста настолько был и нравственно, и физически ошеломлён и опустошён, что, пребывая в тяжёлом стрессовом состоянии, находился в полной прострации и даже не понимал, где он и что с ним происходит. Как все подобные ему люди, встретив опасность, Иван Долгоруков полностью сник, сдался и стал каяться во всех своих грехах, даже в тех, о которых его и не спрашивали. Он сам рассказал в подробностях всю историю создания подложной духовной грамоты, кто её составил, кто был инициатором идеи и кто подписал эту подложную духовную, подделав подпись Петра II. Даже его палачи были потрясены этим его признанием, его глупостью, навлекшей смерть не только на него, но и на его близких родственников. Ведь его никто не спрашивал об этом, а сама духовная была уничтожена Долгоруковыми сразу же, как только стало понятно, что она не будет принята во внимание, то есть девять лет тому назад. И никаких улик нет.

Бывший фаворит Петра II был перевезён в Новгород и 8 ноября 1739 года был колесован на Скудельническом поле, в версте от Новгорода.

Наталья Борисовна, мучаясь неизвестностью, послала императрице Анне Иоанновне прошение, в котором в слёзных выражениях молила её помиловать князя Ивана Алексеевича, если он жив, а если нет, то разрешить ей постричься в монастырь. Она получила ответ, что мужа её уже нет в живых, а ей милостиво разрешено вернуться в имение Шереметевых Кусково, к брату, Петру Борисовичу.

По мистическому стечению обстоятельств, Наталья Борисовна с двумя малолетними детьми, Михаилом и Дмитрием, прибыла в Москву 17 октября 1740 года, в день смерти императрицы Анны Иоанновны.

Княгиня Наталья Борисовна Долгорукова изменила своё решение сразу же уйти в монастырь. На руках у неё были малолетние дети, и она не имела материнского права покинуть их. И она стала жить для детей. Когда старший сын, князь Михаил Иванович (1731–1794), стал совершеннолетним, она в 1742 году определила его в лейб-гвардии Семёновский полк. Он дослужился до чина гвардейского капитана, затем уволился из гвардии и перешёл на службу в гражданское ведомство. Наталья Борисовна подыскала ему знатную и хорошую невесту, он женился. В 1764 году у него родился сын, которого в честь деда-фаворита назвали Иваном.

Своей честностью, вниманием к людям князь Михаил Иванович снискал такое уважение, что был избран почётным опекуном Воспитательного дома в Москве.

Пристроив сына, Наталья Борисовна взяла с собой младшего, больного Дмитрия, и в 1758 году уехала в Киев, во Фроловский женский монастырь, где постриглась под именем Нектарии, а в 1767 году приняла схиму. В 1769 году её сын Дмитрий, на здоровье которого отразилась трагедия семьи Долгоруковых, скончался.

Трагическая судьба графини Шереметевой привлекла внимание нескольких поэтов и писателей. Рылеев ей посвятил одну из своих «Дум», слепой поэт Козлов, друг княгини Зинаиды Волконской, написал поэму, темой которой была жизнь и любовь графини Натальи Борисовны Шереметевой, в замужестве Долгоруковой; было опубликовано несколько русских романов, в том числе и в XX веке, которые были посвящены трагической истории жизни княгини Долгоруковой.

Находясь в монастыре, княгиня Долгорукова написала о всех своих злоключениях «Записки Н.Б.Д.», которые были изданы Сувориным. Они представляют собой искреннюю душевную исповедь инокини Нектарии, бесхитростный рассказ о времени правления Анны Иоанновны, о страшной жестокости императрицы и её фаворита Бирона, о любви бесстрашной, способной на всепрощение и жертвы.

«Записки» Натальи Борисовны Долгоруковой (Н.Б.Д.) получили общественное признание как одно из значительных произведений русской мемуарной литературы середины XVIII века, в котором отразилась судьба фаворита императора Петра II - князя Ивана Алексеевича Долгорукова.

Ива́н Алексе́евич Долгору́ков (Долгорукий ; 1708 - 8 (19) ноября 1739, Новгород) - князь, придворный, фаворит императора Петра II; сын А. Г. Долгорукова, дед И. М. Долгорукова.

Биография

Из древнего княжеского рода. Родился в Варшаве, жил у деда Г. Ф. Долгорукова, затем у дяди С. Г. Долгорукова. В 1723 приехал в Россию.

Начав службу гоф-юнкером вел. кн. Петра Алексеевича (будущего имп. Петра II) (1725), стал вскоре его фаворитом. Был генералом от инфантерии (1728), обер-камергером (1728), майором л.-гв. Преображенского полка (1730). Получил титул «светлости» (1729). Накануне смерти Петра II принял активное участие в составлении подложного завещания, оставлявшего престол наречённой невесте императора княжне Е. А. Долгоруковой (его сестре) и лично подделал императорскую подпись. Указом Анны Иоанновны от 9 (20) апреля 1730 вместе с семейством отца и молодой женой Натальей Борисовной сослан в Берёзов.

В 1737 году в С.-Петербург поступил донос тобольского подьячего О. Тишина о том, что сосланный фаворит ведет вольный образ жизни, не скован материально и предается кутежам, во время которых много рассказывает о столичном житье, нравах высшего света, говорит «важные злодейственные непристойные слова» об имп. Анне Ивановне и Э. И. Бироне. В 1738 году было начато следствие. Долгорукова вывезли в Тобольск, затем в Шлиссельбург. На допросах под пытками он рассказал о подложном завещании и роли в его составлении своих родственников.

По обвинению в государственной измене 8 ноября 1738 года на Красном поле в Новгороде он был казнён (колесован) вместе с двумя родными дядьями (С. Г. Долгоруковым и И. Г. Долгоруковым) и одним двоюродным (В. Л. Долгоруковым). Иван Алексеевич Долгоруков по преданию, проявил необыкновенное самообладание; в то время, когда тяжелое колесо дробило его голени и предплечья он читал вслух молитвы, не позволив себе даже крика. Это удивительная кротость и вместе с тем сила духа поразили современников. Тела казненных были преданы земле на Рождественском кладбище, которое находилось в трех километрах от Новгорода за рекой Малый Волховец.

Семья

Был женат на наследнице богатых имений Наталье Борисовне Шереметьевой (1714-1771). Она оставила «Записки», которые охватывали период ее жизни до приезда в ссылку в Берёзов. Имели двух сыновей.

Михаил Иванович (1731-1794), статский советник, был почетным опекуном Московского воспитательного дома, московским уездным предводителем дворянства. Был женат первым браком на Анне Михайловне Голицыной (1733-1755); вторым на Анне Николаевне Строгановой (1731-1813), их сын поэт и драматург князь Иван Михайлович Долгоруков (1764-1823).

Дмитрий Иванович (1737-1769), сошёл с ума от несчастной юношеской любви и скончался в полном затмении разума в Флоровском монастыре в Киеве, за два года до смерти матери в том же монастыре.

Литература

Корсаков Д. А. Из жизни русских деятелей XVIII века. Казань, 1891.

Ушаков А. Показание князя Ивана Алексеевича Долгорукого и мнение о том тайной канцелярии // Чтения в Императорском Обществе истории и древностей Российских. 1864. Кн.1.

Анисимов Е. В. Дыба и кнут. Москва: «Новое литературное обозрение», 1999.

Источник: http://ru.wikipedia.org/wiki/Долгоруков,_Иван_Алексеевич

Долгоруков Иван Михайлович

Сочинение М.А. Дмитриева. 1863 г.

Иван Долгоруков. Художник Д.Г. Левицкий, 1782 год.

1791-1796 гг. - .
Находясь на службе в Пензе, вёл переписку с писателем Т.П. Кирияком, который был воспитателем будущей жены князя - Е.С. Долгоруковой.

8.02.1802 - 1812 гг. - губернатор Владимирской губернии .

Князь Долгоруков играл в благородном спектакле, в доме Корсакова. Представляли комедию Колень-д Арлевиля: Les chateaux en Espagne. Страстный актер конечно не думал в это время о губернаторстве, и чрезвычайно удивился рукоплесканиям всего партера, при произнесенном им стихе: «De quelque emploi brilliant puis me voir charge». «Долго, говорит он, я не мог понять, что это значит. Не было здесь никакой игры, никаких страстей в движении; речь холодная, простая!» Сойдя со сцены, узнал Князь Долгоруков, что он определен губернатором во Владимир и что публика принимала к нему произнесенный им стих комедии. «Все меня поздравили»,- говорил он, «все приветствовали, я поворачивался на все стороны, кланялся и не успел еще разобрать – рад ли, или нет, такой новости!».
Вот так получил он официальное уведомление о своем определении.
«Будучи,- говорит он,- недостаточен и без возможности платить деньги за все. Чему надобно было выучить детей, я обучал их сам закону веры и проходил с ними св. писание по Воскресеньям. В одно из них, 18 февраля, в день рождения старшей дочери моей, я изъяснял, в кругу моих ребятишек. То место из Нового Завета, где повествуется о десяти прокаженных, и беседовал с ними о благодарности, как вдруг приносят мне письменное известие, что 8 числа февраля (1802 г.) вышел указ быть мне губернатором во Владимире. Закрыв книгу и заплакав, воздал я хвалу Богу, как виновнику всех случаев, нас постигающих, которого обязаны мы благодарить за все; ибо все, что он ни творит, творит нам во благое». На другой день он получил уже указ по форме, и ему уже надлежало готовиться к отъезду.
Горько ему было расставаться с Москвой. У жены его открылась чахотка и быстро приближалась к последнему своему периоду. Он должен был оставить ее в Москве и ехать один; детей тоже оставил с ней. Сможет ли она приехать после, это было ему неизвестно. Не хотелось ему расставаться и с домом. К которому привык. Обвиняя себя в малодушии, он упоминает в своих записках и о том, что ему жаль было расстаться с московскими забавами, с театром, с хорошим обществом; горько было жить опять в провинции. С людьми мало образованными – и «ехать искать новых бед и новых поношений».
Недостаточность состояния в звании губернатора есть тоже горе, почти препятствие к благонамеренным успехам, которые много зависят от расположения к нему жителей губернского города. В провинциях любят, чтобы их тешили и веселили: этим почти определяется достоинство губернатора; под этим условием спешат на перерыв содействовать любимому начальнику. Всем губернаторам давали тогда по 3 тыс. рублей ассигнациями на переезд, или, как говорится технически, на подъем: Князю Долгорукому и того не дали, «или потому, что переезд был недалек, или для того, чтобы предвозвестить ему некрасную судьбу в новом состоянии». Занять было негде; заложить нечего: все вещи давно были в ломбарде. Но из всех родственников выискались двое: Князь Юрий Владимирович Долгоруков дал ему 2 тыс. рублей взаймы, и тысячу рублей подарила ему тетка его, Княгиня Шаховская. Вот в каком положении отправился он во Владимир.

Подъехав к границе губернии, где каменный столб с чугунным гербом означал, что кончилась Московская губерния, Князь Долгоруков вышел из коляски, поклонился до земли своей родине и, по примеру предков, взял кусочек родимой земли в карман. Так въехал он в свою губернию. «Простите мне эту романическую выходку. Вспомните, что я еду из Москвы, из царства роскоши, довольства и свободы!». – Как обнаруживается во всем (скажу мимоходом), его непритворный характер и человек, не умевший сладить со своими наклонностями и привычками! – Грусть о разлуке с Москвою, как с родиной; грусть о разлуке с женою; благочестивое исполнение древнего обычая предков, и в то же время суетная дань воспоминания – роскоши и свободе, если не забавами столицы! – Эти то искренние и безотчетные чувства, которые сквозят во всем у князя Долгорукого и которые изображают во всей наготе и отдельного и общественного человека, они-то, повторяю, составляют и достоинство его стихотворений: то достоинство, в котором не многие из наших поэтов могут с ним состязаться, хотя бы в других его и превышали!
Приняв губернию, Князь Долгоруков почел своей обязанностью прежде всего объехать и осмотреть ее. При этом обзоре губернии, кроме предметов, входивших в прямую обязанность губернатора, осмотра дорог и мостов, числа дел и арестантов, Князь Долгоруков не оставлял без внимания и замечательных местностей, не пренебрегал народными преданиями, не уклонялся от впечатлений поэтических, и все, замеченное им, не осталось без последствий.
В Суздале заинтересовался Спасо-Евфимиевым монастырем (который в то время был не что иное, как место заключения). По суздальским впечатлениям губернатор написал сочинение по истории , которое, как сказал губернатор, «не пошло никуда и осталось при мне». В 1808 г., эта рукопись, или другая, из нее составленная, под названием: «Мемориал о Суздальском монастыре», была представлена им министру внутренних дел Князю Куракину (преемнику Графа Кочубея). «Рукопись эта,- говорил он,- найдется в моих прозаических сочинениях. Я прошу тех, кому она попадется в руки, обратит внимание не на слог, а на предмет и сердечное расположение автора, и тогда может быть сей труд вознаградит меня, хоть поздно, признательностью филантропа». Из слов автора можно заключить, что ее целью было желание улучшить участь арестантов. Это входило в прямую обязанность губернатора.
О самом городе Суздале, расположенном на суходоле, Князь Долгоруков сообщал в своих записках молву, слышанную им от стариков, что имя его произошло от соединения двух слов: суш и дол, «составившего в обыкновенном выговоре сокращенную речь Суздаль».
В Переславле-Залесском Долгоруков с вниманием осмотрел мыс Гремячий, где, по преданию, был построен домик, в котором жил Петр, во время построения ботика. См. .
На обратном пути по губернии, мы видим уже в нем живую впечатлительность поэта. Закончив обзор, как обязанность, он предается всей свободе мечты и красотам природы. Между Гороховцом и Вязниками, «нельзя не плениться,- как говорил он,- уголком земли, в котором природа рассыпала столько прелести. , на крутой горе, под которой извивается Клязьма, есть место превосходной красоты. Унылое воображение находит здесь самую приятную пищу. Нигде разум человеческий не сыщет такой сладкой мечты, какую тут вид естественной картины подарит сердцу чувствительному, и при восходе солнца, и при закате. Я здесь часто забывал, в размышлениях разнородных, откуда, и куда, и где я». Эти впечатления произвели потом стихотворение:
«Размышление на берегу Клязьмы, при погосте архидиакона Стефана».
Природа! Здесь и я почувствовал тебя.
С горы среди могил у ног дубов ветвистых,
Я в Клязьме вижу ток то мрачных струй то чистых;
Естественное зря движение воды,
Смотрю больших судов на скромные следы,
И думаю: вот так судьба дни смертных косит;
Вода несет суда, а время жизнь уносит;
За каплей капля вод в моря бежит из рек,-
Живой пример, как мы день за днем гоним век.

В 1803 г., бывши, по случаю набора рекрут, в некоторых городах своей губернии, в городе Александрове Князь Долгоруков познакомился с госпожой Пожарской, которая незадолго перед тем овдовела, и с которой впоследствии суждено ему было соединить свою судьбу.

Одним из значительных успехов своих Князь Долгоруков считал следующее. Во время царствования Императора Павла, по представлению генерал-прокурора Князя Куракина доклада Ассигнационного Банка, вышел указ (4 декабря 1796 г.), которым велено было описывать на казну все имение, оставшееся после наказанных делателей фальшивых ассигнаций, дабы тем вознаградить потери Банка. Князь Долгоруков, рассуждая, что продажей имущества преступников крестьянского звания потери Банка вознаграждаются в самом незначительном количестве, а между тем, через эту конфискацию, невинные наследники преступника лишаются всего и становятся в тягость мирскому обществу, сделал представление об этом министру внутренних дел Графу Кочубею, вследствие чего вышел (19 декабря 1803 г.) именной указ Императора Александра, отменяющий прежний и учреждающий повсеместное оставление имения крестьян в пользу их семейства, если оно приобретено ненасильственным образом, и если члены тех семейств не участвовали сами в преступлении.

После убийства Павла I в результате заговора в марте 1801 года его сын и наследник Александр I поначалу утвердил «штаты Владимирской губернии» в том виде, в каком они находились при его отце. 21 марта 1802 го новый царь фактически одобрил пребывание Коврова в составе Вязниковского уезда. Однако назначенный в том же году новый владимирский губернатор князь Иван Михайлович Долгоруков решил, что Ковровский уезд необходимо восстановить, и направил соответствующее донесение в Сенат. Сенаторы прониклись доводами губернатора и, в свой черёд, направили доклад государю.
24 мая 1803 г. города Александров, Ковров, Судогда назначены уездными городами.
Александр I восстановил Ковров в качестве уездного центра, а Вязниковский уезд был оставлен в прежних екатерининских границах. Официальное повторное открытие Коврова в качестве уездного центра состоялось 7 февраля 1804 года. При открытии Коврова находился сам губернатор. В Коврове губернатор получил 7 февраля письмо из Владимира, от жены своей, извещение его о пожаловании в тайные советники. Хотя в одном месте своих записок и говорит Князь Долгоруков: «я пожертвую другу, приятелю, достатком, судьбой, самой жизнью; но нет такой связи в привычках наших моральных, для которых пренебрег бы я цену заслуг моих по службе»,- что как будто показываете в нем наклонность к честолюбию: со всем тем, по случаю пожалования в этот чин, он написал стихи, которые замечательны чертой характера, свойственного только человеку, предпочитающему любовь и дары природы – человеколюбию, столь обольстительному для всякого, проходящего служебное поприще. Вот эти стихи:
«Надёжа – Государь пожаловал мне чин!
Прекрасно; но увы! Натура подшутила:
Черкнула свой указ – кровь пылку простудила;
Амур сказал: прости! Остался я один!

Что в чине. Если нет огня и восхищенья!
Лет двадцать бы назад – о! Как я счастлив был!-
Летал бы по Москве, всем голову кружил,
С родными на пирах вкушал бы наслажденье!

Теперь осталась честь; а радость утекла!
Так стало быть народ не попусту болтает,
Что служба за Царем хотя не пропадает,
Но поздно и корысть, когда пора прошла!

Князя Долгорукова тревожило темное, неожиданное предчувствие, которому он верил, или безотчетно, или по прежним опытам. «Я давно питал суеверную мысль, что в жизни моей каждая сильная радость предварять должна была сильную печаль. Постоянная мысль о том тревожила воображение мое всечасно. Я не видал еще готовящегося мне несчастья, но, как бы предчувствуя его, тосковал уже, и скрытая сия тоска поколебала мои силы. Пока в разъездах я так мыслил и чувствовал, жена моя во Владимире разнемогалась простудой, и я, воротясь домой, нашел ее уже нездоровой». Предчувствие оправдалось. Князя Долгорукова, среди его спокойствия и успехов по службе, ожидал удар судьбы, который положил на всю жизнь – печать горя на его любящее сердце.
У Княгини Евгении открылась чахотка. Муж не подозревал еще той степени, до которой достигла ее болезнь; но медики определили конец ее так близким, что узнав об этом, в Москве, от знаменитого тогда доктора Фреза, Князь Юрий Владимирович Долгоруков поспешил приехать во Владимир на всю первую неделю поста, чтобы укрепить горестного мужа в терпении, и в случае решительного несчастья позаботиться о его семействе. Черта участия, которая тем более делает чести, что родство их было отдаленное; в то же время она показывает, как крепки и действительны были еще тогда фамильные и родственные отношения. Тогда пословица: «свой своему поневоль друг», была еще практической истиной. Жизнь была легче; не было еще всякому до себя; общество не распадалось еще под тяжестью забот и какого-то морального гнета; эгоизм не породил еще общей холодности. Это было полное надежд начало царствования Александра Первого.
Больная прожила еще два месяца. Вот какую подробную и грустную картину представлял Князь Долгоруков, отписывая ее болезнь и кончину:
«Мрачная погода, продолжительное и суровое ненастье, туманы, вьюга, делали весну настоящего года самою несносною, и жена час от часу приходила в большее расслабление. Все медицинские средства теряли свою силу. Везде казалось ей душно и тесно; беспрестанно просилась на воздух; пропадал аппетит, потерялась память. Одно чтение ее занимало: заставляла читать, но вслушивалась в десятое слово, потому что мало по малу изменял ей слух, и до того под конец она стала слаба. Что нельзя было иначе с ней говорить, как с напряжением голоса. Лишение сего чувства прекратило беседы между нами. Не все я мог сказать ей так, чтобы никто, кроме ее, не слышал. Сия предварительная преграда обыкновенной нашей взаимности в разговоре готовила меня к потере друга истинного и единственного в Евгении. Я видел еще ее, сидел с нею; но уже мысли наши не смешивались, и в сем столь нужном, столь драгоценном в супружестве отношении, Евгении для меня уже не было на свете».
12 мая 1804 года княгиня Евгения Сергеевна Долгорукова скончалась в возрасте 34 лет.

1-я жена Евгения Сергеевна Долгорукова c 31 января 1787 года (24.12.1770-12.05.1804), выпускница Смольного института, фрейлина.

Евгения Долгорукова, в девичестве Смирнова, считается прототипом главной героини «Капитанской дочки» Пушкина. Отец Евгении, капитан Сергей Максимович Смирнов, был убит в 1774 году под Оренбургом во время восстания Пугачева.
Росла она в бедности, ведь в семье было еще четверо сыновей и дочь. Но мать умудрилась во время путешествия Екатерины II по России обратить внимание императрицы на своих детей. И Евгения даже стала воспитанницей великой княгини Натальи Алексеевны, жены будущего императора Павла I.
В 17 лет Евгения вышла замуж за князя Ивана Долгорукова. По воспоминаниям современников, «брак был весьма счастливый: княгиня была кроткое, любящее существо, умирявшее непостоянный, подчас слишком пылкий характер мужа, который, в свою очередь, боготворил жену и воспевал ее в своих стихотворениях».
В обществе Евгению называли Ниной, потому что она с большим успехом исполнила главную роль в любительском спектакле «Нина, или Безумная от любви» («Nina ou la folle par amour»). И даже муж называл ее в стихах Ниной.
Ее кончина во Владимире после 15 лет супружества стала тяжелым и неожиданным ударом для мужа и детей. Ему казалось, что сама природа как будто участвовала в ее страданиях и просветлела вместе с освобождением чистой души ее. «По непонятному капризу природы, все весенние непогоды прекратились 12 мая; минута смерти бедной жены моей казалась определенной минутой вёдра. Лишь только удалилась от нас блаженная душа ее, как взошла прекраснейшая летняя гроза на горизонте внешнего мира. Солнце воспрянуло вдруг из темных облаков, его облегавших, и ударило блеском во все стекла нашего дома; но теплота его уже не согревала бесчувственной Евгении.
Смерть ее была лучшим доказательством ее религии. Зная свою болезнь, она знала, что ей нельзя жить долго; никогда однако же конца своего не боялась. Любила жизнь и удовольствия мира; но как скоро занеможет, тотчас уединится и без робости приготовится к общему року. Она встречала вечность, как лучший день весны. Кто, кроме Вышнего, дает нам такое мужество, и кому, кроме благоугодивших пред ним! И так нет сомнения, что вера ее была чиста. Разумна, совершенна!»
Вслед за получение чина, Князь Долгоруков испросил себе отпуск в Москву; ему хотелось повидаться с своей престарелой матерью и порадовать ее своим повышением. Но этот отпуск послужил на другое. Этим отпуском воспользовался Князь Долгоруков, чтобы проводить тело своей жены до Москвы, где оно погребено было в Донском монастыре. Рядом с первой женой был похоронен и Иван Долгоруков, переживший ее на 19 лет.
Безутешный супруг Иван Долгоруков посвятил жене сборник стихотворений «Сумерки моей жизни», написанный во Владимире и изданный в 1808 году.

Кроме горести о потере жены, в Князе Долгорукове была и прежде наклонность к уединению, столь благоприятствующему мечтательности, несмотря на то, что он любил рассеянность, веселости и шум народный. В обыкновенном житейском человеке мы назвали бы это непостоянством, но в поэте это происходит, может быть, от способности души быстро переходить от одного впечатления к другому, часто противоположному, от живой приемлемости впечатлений и от живости фантазии, требующей разнообразной пищи для ума и сердца. Близ Владимир, на речке Рпени, на берегу, противоположном городу, устроена была хижина, в которой поэт, в свободные дни от службы, любил по нескольку часов в день предаваться совершенному уединению; там он читал, мечтал и писал стихи. Памятником этого поэтического успокоения осталось стихотворение под названием «Хижина на Рпени». Здесь изображен его день в сельском уединении, от утренней молитвы до восхода луны, до того позднего часа, когда, по его словам, все умолкает:
Не слышен гул глухой в народе,
Вся тварь покоится в природе,
Не спит лишь зло – и человек!

Министерство просвещения заботилось о приобретении домов для губернских гимназий. Казна отпускала на этот предмет большие суммы денег; но постройка требовала много времени, а между тем помещение владимирской гимназии было очень тесно. Губернаторский дом обратил на себя внимание ученого начальства, и директора гимназии, от имени университета, вошел об этом в отношение с губернатором, без согласия которого предположение это не могло исполниться. Дом (ул. Большая Московская, д. 24), лично для Князя Долгорукова, был велик; кроме того все напоминало в нем ему потерю жены: это ускорило его согласие на уступку дома. «Я не хотел в нем жить,- говорил он,- но не хотел и того, чтобы преемник мой, вступя в него и располагая комнатами по произволу, мог поместить в них, кто любовницу, кто собак, кто иное что. В самом том покое, в котором жила Евгения, и тем осквернить место последнего ее издыхания. И для того я рассудил обратить этот дом в казенный навсегда. Отдав его под гимназию, я знал, что никакое частное лицо, распоряжаться им и распоряжаться в нем по прихоти – не станет. Храм наук удалял от этого дома всякую идею соблазна и нечистоты». В письме директору гимназии, Алексею Алексеевичу Цветаеву от 15 октября 1806 года, он пишет, как приятно ему, что дом, в котором жила и скончалась добродетельная жена его, обратившись в общественное здание, не будет впредь зависеть от личных прихотей того, или другого, а будет служить, так сказать, памятником и той, которая провела в нем последние дни свои. Вместе с этим отношением препровождал он к директору гимназии два письма московских книгопродавцев о напечатании второго издания его сочинений, предоставляя директору войти с ним, или с кем угодно, в условия о напечатании не только этого издания, «но и всех тех, кои впредь быть могут», с дополнительными, какие во всю его жизнь окажутся, сочинениями, и обратить в пользу гимназии, «с распространением права гимназии на оныя до такой отдаленности времени, колико человеческия предположения в пространство будущего углубиться могут; чтоб и по смерти его все, что найдется к печатанию терпимым», не иным каким либо образом явилось в публике, как с доставлением всех от того выгод и прибытков в пользу гимназии. Это предположение не состоялось.
Далее изъявлял он желание, чтоб польза гимназии от сих изданий состояла в приобретении не денег, а книг, дабы со временем основалась в владимирской гимназии библиотека, и чтобы для сего назначена была та комната, в которой скончалась жена его; также просил директора принять в заведывание гимназии и его собственные для содержания книг шкафы.
К этому прибавляет он и причину пожертвования, которая состояла в том, что время первого издания его сочинений была та эпоха, в которую он наименован начальником Владимирской губернии, и что московскому университету он обязан раскрытием своих дарований. На все это Князь Долгоруков сделал формальный акт, в роде духовного завещания, который был принят и утвержден университетом.
«Университет, удовлетворяя моему желанию, прислал на мое имя бумагу, изъявляющую лично его мне признательность за мое приношение, а директору наслано повеление: оставя помянутый покой в настоящем его виде, выставить в нем бюст мой и женин, сделать ковчег для сохранения моего акта и украсить его приличною надписью с краткою биографией покойной в память ея редким достоинствам душевным».
«Я чрезвычайно был обрадован таким вниманием университета, и тем более, что он не сам собою только, но с дозволения товарища г. министра просвещения М.Н. Муравьева удостоил меня такой отличительной чести».

ул. Большая Московская, д. 24

«По некотором времени комната приняла предназначенный ей вид. В ней моим коштом сделан купол на столбах, под коим на площадке, тремя ступенями от полу возвышенной, поставлены были мой бюст и женин на высоких колоннах между ими, на лакированной тумбе, раззолоченный резной ящик скрывал в себе вышеписанный акт, на ящике изображалась надпись в стихах моего сочинения:
Евгения была изящность естества;
Семнадцать лет вкушал с ней райских дней блаженство;
В чертах ея лица зрел мира совершенство;
В чертах ея души зрел образ божества!
Выше его на стене повешена была доска, с кратким описанием рода, воспитания и жизни покойной жены моей. Памятник сей, прекрасно отработанный и представляющий над собой герб фамилии Долгоруких, отменно украшал комнату, и во всей своей неприкосновенности, до выезда моего из Владимира, и даже после, слышал я, сохранился. Все стены комнаты занимали шкафы с книгами; а монумент стоял на самом том месте, где скончалась Княгиня. Тяжело очень мне будет, если когда-либо при жизни моей упразднится этот памятник. Молю Бога, да благословит навсегда сие дело рук моих. Но люди умеют ли что-нибудь ценить достойным образом! Падали бронзы, сокрушались мраморы, истреблялись лики божества! И мне ли сметь надеяться, что устроит против тли, все в свете губящей, мавзолей бесценный для меня, но для света едва известной, супруги!»
Князь Долгоруков принимал живейшее участие в успехах и благосостоянии гимназии, посещая все публичные ее акты, также поощряя и содействуя к учреждению литературных бесед, которые ознакомлять с публикой и одушевлять своим присутствием – было всегда приятнейшим его удовольствием. Для поддержания гимназии он согласил дворянство отпускать в год по 100 и по 200 рублей от каждой округи (или уезда) на содержание 12-ти пансионеров из бедных дворянских детей, это заведение существовало. Пока он был начальником губернии.
Князем в гимназии был устроен театр .
В 1807 г. вышло второе издание его сочинений в с тем, чтобы на вырученные на это деньги ежегодно покупались книги для составления в владимирской гимназии библиотеки. Пономарев обманул и университет и гимназию. Университет решился защищать права контракта, но во время вторжения в Москву неприятеля в 1812 г. многие акты университета пропали. Процесс кончился ничем, и гимназия ничего не получила.

1806-08 гг. - восстание крестьян в Муромском уезде. Выступление подавлено воинской командой.
10 ноября 1806 г. во Владимире учреждается комитет для управления городских повинностей . 30 апреля 1808 г. утверждается составленное им положение об устройстве городских повинностей, доходов и расходов, вводится обложение земли сообразно пространству дворовых участков, начинается отдача оброчных статей с торгов.

В 1806 году в Ковровском уезде вступил в действие Клязьменский хрустальный завод. Основателем его был касимовский купец Лукьян Прохорович Якунчиков. Разместился завод на земле помещика Владыкина, по договоренности на 25 лет. Завод посетил Владимирский губернатор князь Иван Михайлович Долгоруков. Он приезжал к сестре своей второй жены Евдокии Алексеевне Владыкиной, урожденной Безобразовой в село Русино. В своих записках он написал: «… 11-е число мы провели его кое-как в деревне у Владыкиной, и для рассеивания мыслей, потому что оно весьма нам было нужно, ездил я взглянуть на работы нового стекольного завода в соседстве, который мне был известен и прежде. Гуты только что начали раскручиваться. Стекло готовили, а не обрабатывали».

30 ноября 1806 г. последовал манифест об учреждении в России 612 тысяч земского войска, названного милицией ().
С 1807 года было дозволено кредитовать не только дворян под залог имений, но и купцов под залог фабрик, лавок и каменных домов.
крестьян обманывал, прибегая к различным издевательским поступкам. Это вызвало гнев и протесты. Крестьяне обратились даже с жалобой к царю. Из Петербурга Владимирский губернатор князь Долгоруков получил такое письмо: «Милостивый государь мой, князь Иван Михайлович! Владимирской губернии Судогодского уезда вотчина секунд-майора Мальцова крестьяне принесли на него Государю Императору жалобу о том, что он отнял у них купленные ими лес и пустоши и изнурял их чрезмерными работами, привел в совершенное разорение, так они едва имеют дневное пропитание. Его Императорское Величество высочайше повелевает соизволить сообщить Вашему сиятельству, чтобы Вы без оглашения разведали, не отягощаются ли подлинно оные крестьяне от своего помещика излишними поборами и работами».
Но крестьяне никакого облегчения в результате этой жалобы не получили. Губернатор Долгоруков признал ее бездоказательной и дело прекратил.

Он не мог оставаться одиноким, а память о Евгении все оставалась для него той же святыней; время не истребило и впоследствии горестного чувства о том блаженстве, которое неразлучно с первой любовью: оно нисколько не изгладило благоговейного воспоминания о ее добродетелях; но жизнь требует живого ощущения, а настоящее всегда живее прошедшего. Он же так легко обольщался своим воображением! Много говорило ему в пользу Пожарской и то обстоятельство, что она была воспитана в Смольном монастыре, вместе с первой его женой, и была выпущена в один год с ней. Как бы то ни было, но сердце его опять возгорелось! Страстный по природе, он любил еще баловать в себе рождающееся чувство, давать ему полную волю, помогать ему той мечтательностью, которая, питаясь чтением Новой Элоизы и других пламенных и нежных романов того времени, была тогда, так сказать. В воздухе! Нельзя было и ему отказаться от исполнения всех законов нежной страсти, налагаемых тогдашним духом времени. Надобно было и ему вступить в пламенную переписку с новым предметом любви, и непременно на французском языке! Пожарская и сама знала хорошо по-французски, но ответы ее превзошли все ожидания Князя Долгорукова! Что за стиль! Что за чувства! Le papier brule, как говаривал он, по выражению кого-то из тогдашних французских писателей! Все это было масло, подливаемое на огонь! И Князь Долгоруков, после трехлетнего вдовства, в 1807 году вступил во второй брак с Аграфеной Алексеевной, урожденной Безобразовой, а по первому мужу Пожарской, дочерью бывшего уездного предводителя дворянства Безобразова. Он так отметил это в своих записках: «13 января я принял новые узы. Пожарская сделалась Княгиней Долгоруковой». Она принесла с собой в приданое небольшое имение, состоявшее из 200 душ, в деревне Александровке, Шуйского уезда, и винокуренный завод, наследованный ею от первого мужа. Она была добрая, рассудительная и достойная уважения женщина; но совсем не пламенная, как воображал Князь Иван Михайлович по ее письмам. Спустя некоторое время после замужества, она просто и откровенно призналась ему, что зная мастерство его в французском языке (он прозой писал лучше по-французски, чем по-русски), ей стыдно было показаться перед ним не такой мастерицей в эпистолярном слоге, и что письма ее писал один француз, учитель ее сыновей от первого мужа. Князь нахмурился; потом вдоволь нахохотался, и сам после рассказывал об этом: эта добродушная откровенность нисколько не возмутила их согласия. Между тем живую грусть сердца о невозвратимой потере Евгении и неостывшую теплоту воспоминания свидетельствуют все стихотворения поэта, писанные им во время вдовства его, собранные в особую книгу и изданные в 1808 году, под названием: «Сумерки моей жизни». Во время самой свадьбы мысль о Евгении не покидала его! «Не потаю,- говорил он,- что во время свадебного бала, в том доме, где с Евгенией я прежде танцевал, вкрадывались минутные чувствования в мое сердце, такие, кои смущали его и заставляли его биться не от одной чистой радости». Он любил вторую жену свою и признавал ее достоинства; но когда остыло воображение, очень верно упомянул о ней в своих записках: «Я не сравню ее с Евгенией. Та не имела образца своего! Не отниму и у этой должной справедливости. Она женщина милая, любезная, хорошая; чего же больше! Я с ней имел все причины ожидать спокойной старости, что для меня было всего нужнее, и я благодарю вседневно Бога, избравшего ее к облегчению многих зол, ожидавших меня в грядущих днях жизни».
Пирами этой свадьбы и всеми наружными обрядами распоряжался некто Дуров. «Дуров любил всякие церемонии. Гроб и венец были для него все равно, только бы распоряжаться, суетиться и думать, что он необходим. В то же время, как я женился, скончалась в городе г-жа Языкова, дама первого разбора в провинции и генеральша. Чего ж больше? Дуров и тут! Но как быть? Жена моя, не совсем равнодушная к некоторым приметам, не хотела, чтобы одно и то же лицо распоряжало свадебные пиры и похоронные церемонии. Дурову хотелось угодить жене; но также хотелось посуетиться и у Языковых. Что ж? Он, потихоньку от нас, давал и там советы, наряжал духовных людей, распределял им плату; и совокупно жарил миндальную трубу на свадьбу и кроил покров на усопшую. Редкое снисхождение! Кто бы, не знав его, не подумал, что он истинный друг человечества, и из одного чистого усердия к ближнему смеется в одном месте, и плачет в другом! Ничего не бывало! Все из того, чтобы значить и похвастаться: кабы не я не то бы было! Редкой оригинал в своем роде!»
В 1810 году супруга губернатора Долгорукова Аграфена Сергеевна подарила мужской гимназии 8 духовых инструментов. Впоследствии при гимназии образовался небольшой ученический оркестр. Он давал концерты для горожан и тем самым «доставлял публике большое удовольствие».

2-я жена Аграфена Алексеевна Долгорукова (16.06.1766-16.08.1848) c 13 января 1807 г., дочь бывшего владимирского уездного предводителя дворянства А.Г. Безобразова (1736-1803).

Специальная при полиции из вольнонаемных, а не выборных, людей была создана в 1806 г. Точное количество служащих во владимирской пожарной команде в первые годы ее существования не известно.
В 1808 г. - основание красильной и ситцепечатной ф-ки в г. Александрове купцом Дмитрием Зубовым. В 1919 г. на предприятии начат выпуск искусственных кож, с 1954 г. - искусственного каракуля. В наст. время - АООТ «Алек- сандровискож».
1806-11 гг. - строительство в г. Суздале по проекту арх. А. Вершинского.
30 апреля 1808 года в городе Владимире был сформирован штат полицейских . обязаны были следить за городским благочинием и благоустройством, а также за соблюдением правил общественного порядка. Город был разделен на 3 полицейские части. Полицейская команда состояла из 3 унтер-офицеров и 22 рядовых, назначенных из внутренней стражи. Первоначально на 2/3 финансировал новую правоохранительную структуру город, остальные средства поступали в виде пособия от казны. Первым и последним министром полиции был А.Д. Балашов.

В 1808 г. Князь Долгоруков со своим семейством поехал в Петербург. Он не любил расставаться с своими, а между тем ему хотелось познакомить детей с красивой столицей и доставить им некоторое развлечение. Проезжая через Новгород, показал он им то кладбище, где дед его, Князь Иван Алексеевич, обезглавленный на эшафоте, был похоронен без всякой почести, как опальный, как преступник. «Мы пролили совокупно над ним,- говорил он,- слезы христианского умиления и поручили снова судьбы свои Богу».
Новый министр Князь Куракин, желая отличить губернаторов в общем мнении, исходатайствовал у Государя дозволение представлять их особо, в кабинете, а не наряду с другими представляющимися лицами, как это было прежде. Этим средством, думал он, Государь легче мог бы узнать каждого начальника губернии, поговоря с ним о предметах, относящихся до вверенного ему управления. Но на деле цель осталась не достигнутой: особые представления губернаторов сделались только особою почестью. Князь Долгоруков. 27 июля, на Каменном острове, был представлен Государю в его кабинете. 9 августа Княгиня и старшая дочь Князя, Княжна Марья, были представлены Государыне Елизавете Алексеевне, которая приняла их с особенной милостью. Потом все они ездили в Павловское и представлялись вдовствующей Императрице Марии Федоровне и всей царской фамилии; после чего были приглашены на обед к Императрице и на вечер. В той самой комнате, где на этом вечере танцевали, бывали некогда, при Великом Князе Павле Петровиче, спектакли, в которых Князь Долгоруков так отличался своей сценической игрой! Государыня, подойдя к нему, сама напомнила ему об этом. В эту минуту чувства Царицы и подданного конечно слились в одно и были равно растроганы; что редко бывает! У Государыни – воспоминание о Императоре Павле; у подданного воспоминание о первом сближении с Евгенией, о лучших днях молодой жизни!
25 августа ему была дана Анненская лента, первый и последний орден, им полученный – других у него не было.
На обратном пути в Москву, приближаясь к Черной Грязи, вдруг увидел он скачущую навстречу коляску, и из нее бросились к нему на шею сыновья его, приехавшие из чужих краев. Но в самое то время, как все они, вышедши из экипажей, на чистом поле, кидались обнимать друг друга, Князь искал глазами старшей дочери. Она стояла в стороне бледная, полуживая, и кровь фонтаном лила у нее из горла. Открылась чахотка!.. В то время, когда он, отвлеченный от нее службой, занимался во Владимире набором рекрут, в Москве готовился уже удар отеческому сердцу. Изнуренная чахоткой, Княжна Марья скончалась 20 ноября, не дожив до двадцатилетнего возраста. Она была погребена в Донском монастыре, возле матери. «Хоронил ее,- пишет Князь,- грузинский архиерей, семидесятилетний старец, и плакал над сей увядшей розой, которая, едва распустившись под лучами солнца, уже скрывалась на веки!»
Занимаясь набором рекрут, Князь Долгоруков отметил в своих записках ту замеченную им странность, что хотя крестьянин наш неохотно идет в рекруты, но как скоро принят, делается совсем другим человеком и становится как бы в враждебное отношение к крестьянину. Вспомним прежнее время, и мы найдем этому достаточную причину. Тогда не только не было бессрочных отпусков, которые сближают солдата с оставленным семейством, но и простые отпуски были величайшей редкостью. Рекрут, готовясь на двадцатипятилетнюю разлуку, совершенно пропадал для семейства: по большей части эта разлука была вечная. Я помню даже, как редко возвращались отставные солдаты. «Мужик ничего так не боится, как солдата. Ему не столько страшен его штык и сабля, как его хищность. Стоя постоем, солдат все тащит у мужика из сусека, из амбара и со стола. У хозяина нет ничего своего, пока тут солдат живет. Вот, что наших поселян весьма беспокоит. И странное дело! Рекрут, вчера взятый в службу, уже назавтра обходится с своим братом мужиком, как с врагом, и все готов у него отнять. В естестве нашего народа есть какое-то предубеждение, которое заставляет его думать, что он не молодец, если не прибил, не отнял, не ограбил кого бы то ни было. О! Если бы он иначе рассуждал, стал бы он охотно драться сам не знает за что, и Бог ведает с кем! Но ему все равно: свой ли, чужой ли, лишь бы драться!»

1809-15 гг. - волнения крестьян с. Павликово Судогодского уезда.
В 1809 г. Князь Долгоруков, бывши в Москве и возвращаясь во Владимир, объехал некоторые ближайшие места к своей губернии, наиболее для него интересные. Во время же пребывания его в Москве замечательно было его свидание с Митрополитом Платоном, которого, со всем своим семейством, он посетил в Вифании. Платон был предубежден против него за один стих, написанный им еще в молодости, в Пензе, в известном послании «К швейцару».
Купцам скажи, что я в них нужды не имею;
Попам, что и без них спастись один умею.
Ему казалось, что этот стих показывает в авторе неуважение к религии. Князь знал это по многим доходившим до него отзывам знаменитого иерарха. Но когда Платон состарился, сделался снисходительнее, и узнал ближе об истинных чувствах поэта, он сам стал сознаваться в прежнем ошибочном заключении, и «как бы в вознаграждение за прежнее порицание», принял в этот раз Князя Долгорукова с особенной лаской. Посетитель, с своей стороны, слушал с непрерывным вниманием поучительный разговор Платона, который в этот раз показался ему особенно остроумен и сладкоглаголив. Он сохранил о нем неизменное воспоминание, которое впоследствии запечатлен стихами на кончину Платона, где изображает его так:
В училище – отец, в беседе – любослов,
В обители – монах, а в келье – философ,
Грядущего искал средь временного града!
Зря волка на пути, не бегал он от стада!
И Бог, смутя врага, не попустил его
Ступить на мирный прах левита своего!
Будучи из Москвы окольной дорогой, вздумал Князь Долгоруков проехать, поблизости, в Касимов, город Рязанской губернии. Один из его предков был женат на дочери Касимовского Царя, очень богатого человека, от которого поступило в род Долгоруких село Волынское, отобранное в 1730 году у Князя Алексея Григорьевича, при падении Долгоруких. В Касимове существует мечеть, и при ней было тогда кладбище с особой палаткой, в которой погребались потомки царского рода. Она тогда уже была вросшей в землю, и с давних времен никто в ней не погребался. Стены ее обросли мхом, крыша оделась дерном, и густая роща раскидывала свои ветви вокруг жилища мертвых; но это-то кладбище и было целью поисков Князя Долгорукова. Здесь нашел он каменную гробницу, с полустертой надписью, на которой однако разобрал он имя той, которую искал. Это был надгробный памятник той мусульманки, на которой был женат его предок; на камне было выставлено ее имя: « ». Потомок поклонился до земли ее праху. При взгляде на этот памятник, в Князе Долгоруком родилось новое любопытство: отчего покойница, бывшая Княгиня Долгорукова погребена в Касимове, на мусульманском кладбище? Неужели, выходя замуж за христианина, она не отреклась от магометанства? И как допущен был человек знатного рода жениться на татарке, не принявшей крещение?
В 1809 г. вышел указ об экзаменах, для получения чинов коллежского ассесора и статского советника. Все старики и люди пожилые, которых застал новый закон недошедшими до этих двух чинов, должны были уже на все остальное время службы лишиться надежды получить их; ибо когда же им было начинать учиться, чтобы выдержать экзамен? «Вечный титулярный советник» сделалось поговоркой… Стали покупать аттестаты коллежских ассесоров; их продавали; дворяне богатые представляли их, и получали чины, не выучась ни римскому праву, ни своим законам. Но в статские советники очень малое число чиновников производилось. По Владимирской губернии с этого указа никто не получил чина, хотя в коллежских советниках уже по два срока положенного времени выслужили. В итоге, увидя невозможность повышаться, решились эту выгоду заменить другою: презрели чины, и стали нагло воровать, дабы в трудах службы находить какую-либо личную выгоду.
Университеты наполнились молодыми дворянами; знания разлились с неимоверной быстротой; и тогдашние молодые люди, благословляли впоследствии этот указ, расширивший круг познаний, и давший им большие преимущества просвещения перед стариками.

1-го января 1809 г. во Владимире открыта удельная контора (размещалась в нынешних домах №№ 1, 3 по ул. Б. Московской).
При нем были построены дома для призрения незаконнорожденных и недужных; выстроен большой корпус для суконной фабрики (заработала в сентябре 1809 г. при рабочем и смирительном домах); засыпан овраг, устроена дорога и вымощена улица, соединяющая город с другой его стороной, за речкой Лыбедью, куда не было проезда; духовенству возвращены, по его ходатайству, отходившие от него земли; уничтожена скопческая секта.
В 1810 г. производилась перестройка , которые, по умножающемуся числу содержащихся, оказывались тесны. С ними губернатор соединил суконную фабрику на 8 станов, как заведение, сделавшееся необходимым по тогдашним обстоятельствам.

10 июня он получил отпуск и с семейством своим поехал в Одессу, избрав тот самый путь, по которому в 1787 году, Екатерина путешествовала в Киев и Крым. 8 сентября он вернулся к должности.

15 сентября 1810 года состоялось торжество по случаю пожалования владимирскому дворянству грамоты «императорского величества» за усердие в создании «земского войска» – милиции. В честь этого события в Успенском соборе было проведено торжественное молебствие и водоосвящение «почетной грамоты». Затем праздничная церемония переместилась в зал , где грамота была положена в бронзовый ковчег. А вечером состоялся бал. В центре праздника были руководители губернии. Празднество начиналось только с появлением в Дворянском собрании губернатора, вице-губернатора и членов их семей, основные мероприятия возглавляли предводители дворянства губернского и уездного, а остальные гости были всего лишь зрителями.

В 1810 году был построен - губернаторская резиденция. 2 ноября 1810 г. в него переехал губернатор с семьей. «Для постройки его,- говорил он,- выбрал я наилучшее место в городе, рядом с архиерейским подворьем, над самой красивой горой, к приречной стороне, куда обращены были все приемные покои, как на самый лучший городской вид. Многие укоряли меня, что я выставил нежилые строения, принадлежащие к дому, по улице, и не обратил туда переднего фасада дома с колоннами; но мне казалось, что гораздо лучше глядеть из залы на Клязьму и на величественные ее окрестности, нежели смотреть, как мимо окошек с базару скачут пьяные мужики по улице». Когда подъезжаешь к Клязьме по дороге от Арзамаса, этот дом, из-за реки, представляет прекрасную картину.
Этим домом пользовались все последующие губернаторы до 1917 года.

«Дом губернатора».
Город Владимир, ул. Б. Московская, д. 62

В 1810 г. усердием губернатора Долгорукова был возобновлен храм Положения риз Пресвятой Богородицы над . При Успенском соборе была построена новая колокольня, заменившая поврежденную в 1806 г. ударом молнии старинную шатровую колокольню.

С 1811 года начались для него особые неудачи и неприятности по службе, имевшие влияние на всю остальную жизнь его. Князь Долгоруков, испытав неоднократно, вместе с губернским правлением, выговоры и штрафы от Сената, вздумал написать частное письмо к Балашову 1 января (министр полиции), в котором, упоминая о выговорах, которые он признавал несправедливыми и обидными, и описывая убытки от штрафов, просил дать ему наставление: может ли он, и каким образом может жаловаться Государю. Но Балашов, получив письмо, вместо ответа и наставления, тотчас представил его в оригинале Государю. Государь приказал собрать справки, по каким именно делам штрафовано губернское правление; по собрании же их объявлен был именной указ, повелевающий рассмотреть в общем собрании московских депутатов, вместе с письмом Князя Долгорукова, все определения Сената, по которым состоялись выговоры и штрафы. Эта косвенная жалоба, через министра другого ведомства, возбудила негодование Сената. «Таким образом,- говорил Князь Долгоруков,- письмо мое сделалось актом гражданским; и Сенат, в огне рвения и досад, за то, что я на него пожаловался, начал придираться к разным моим выражениям, толковать их в предосуждение себе и пылать на меня гневом».

Он приказал срыть вал на западной и южной кромке кремля. Поверх срытых оборонительных валов был проложен Большой Бульвар (см. )…
В день рождения Княгини, 16 июня, Князь вздумал дать праздник. Около губернаторского дома, на площади, обращенной к реке, был насажен бульвар с небольшим палисадником и с перекрестными дорогами. На краю высокого берега встроена была площадка с несколькими ступенями, на которой могли усаживаться человек до тридцати, а на самой высокой точке горы, откуда были во все стороны прекрасные виды, была ротонда с куполом и столбами, в которой он иногда пил чай, вышедши из купальни. Здесь-то он решил дать большой летний праздник. Весь город был приглашен на бал, который происходил в шатре, раскинутом между собором и той беседкой. Весь вечер молодые люди танцевали под наметом; в сумерки вся площадь была уставлена плошками и разноцветными фонарями, а перед ужином сожжен был за рекой небольшой фейерверк.
В этот самый день, во Владимире, ежегодно, после торжественной литургии в соборе и крестного хода, отпускается обратно в Боголюбский монастырь икона Божией Матери, которая с 21 мая по это число носится по всем Владимирским приходам. Для обратного препровождения ее в монастырь назначается несколько священников, между которыми на этот раз первенствовал молодой и веселой жизни протоиерей Александр. Возвращаясь вечером из монастыря во Владимир, и увидя около собора стечение людей и иллюминацию, он вошел прямо в палатку, в которой танцевали, и обратился сперва к губернаторше с донесением, что образ препровожден благополучно, а потом к губернатору, с жалобой, что плошки стоят близко к собору и могут произвести пожар. Князь Долгоруков поручил полицеймейстеру осмотреть вместе с ним местность. Во время этого осмотра произошел шум и ссора. По донесению полицмейстера, Князь поступил крайне неосмотрительно: велел посадить драчуна, гасившего плошки, в полицию. Через 2 дня была подана жалоба архиерею, который переписался об этом с губернатором, а губернатор велел произвести следствие. Между тем молва прибавила к этому и разнесла по Москве и Петербургу многое, чего не было. К довершению важности происшествия случилось, что священник был по жене близким родственником лица, входившего тогда в силу, и имел в нем сильное покровительство. Дело пошло дальше.
При самом начале последнего рекрутского набора между ним и вице-губернатором Дюнантом открылись несогласия по поводу рекрутской раскладки. Несмотря однако на административную переписку с казенной палатой, раскладка осталась в своей силе. А послал к министру полиции донос, уже не о раскладке, а о том, что будто под распоряжением губернатора мундир обходятся дорого, что сукно не сходно с образцами, и что полицмейстер, пользуясь послаблением губернатора, берет лишние деньги с отдатчиков. По этому доносу, в начале 1812 года, был прислан артиллерийский генерал-майор Ильин произвести следствие. В противоположность этому извету от губернского предводителя и всех уездных поднесен был Князю Долгорукову одобрительный адрес, в котором было сказано, что они не ставят обмундировку рекрут ни в какую тягость Владимирской губернии. Однако эта бумага, удивившая следователя, не была им принята от губернатора.
По примеру открытой в то время в Петербурге державинской Беседы любителей российского слова, вздумалось ему учредить у себя маленькое ее подобие для пользы детей своих: литературные вечера по Вторникам . Членов было не много: Горяинов, Бенедиктов, Евгенов, сам хозяин, сын его Князь Александр, и два сына Княгини от первого брака: Алексей и Филипп Пожарские. Бенедиктов доставлял для чтения перевод; Евгенов философские рассуждения; Горяинов стихи; сам Князь читал то стихи, то свое путешествие в Одессу. Молодые люди составляли для чтения извлечения из истории, статистические описания разных местностей и биографии знаменитых людей. Президентом был всякий раз, по жребию, один из членов. Чтения происходили в большой зале, при посторонних посетителях обоего пола, которых собиралось иногда не мало. Публике нравились эти чтения.

В краеведческой литературе имеются сведения о частных библиотеках владимирских губернаторов Ивана Михайловича Долгорукова и Ивана Эммануиловича Куруты, а также о библиотеке председателя Губернской палаты уголовного суда Михаила Степановича Бенедиктова, дяди известного поэта.
О составе библиотеки князя И.М. Долгорукова мало что известно. Уезжая из Владимира, он пожертвовал свою библиотеку Владимирской мужской гимназии. Его книги и послужили основой гимназической библиотеки. А поскольку И.М. Долгоруков был поэт, театрал и путешественник, то можно предполагать, что в его библиотеке были сочинения русских и зарубежных поэтов-классиков, книги по искусству и по истории театра, описания различных путешествий, возможно также, - географические карты.
Во «Всеобщем географическом и статистическом словаре», составленном князем С.П. Гагариным и изданном в Москве в 1843 году, перечислены достопримечательности Владимира и среди них называется «гимназия с большою аудиториею и значительною библиотекою». Книги из библиотеки бывшей мужской гимназии можно найти сейчас в библиотеках Государственного архива Владимирской области, Владимиро-Суздальского музея-заповедника и в областной научной библиотеке им. М. Горького.

По выезде следователя из Владимира, и Князь Долгоруков отправился со всем своим семейством в Петербург. Там на другой же день своего приезда явился он к Балашову. Балашов уверил его, что он непременно восторжествует над своими врагами, не скрывая впрочем, что Государь не благоволит к нему. Он обещал даже выхлопотать ему приватную аудиенцию, которой пользовались все приезжие губернаторы. Князь был принят Государем в кабинете. Разговор продолжался с четверти часа; Государь спрашивал о строениях, о дорогах, о состоянии хлеба в губернии, но о доносах ни слова.
23 марта 1812 года вышел указ, которым Князь Долгоруков получил отставку. Дела продолжались еще долго после этого, и закончились в 1816 году выговором, т.е. почти ничем в сравнении с обвинениями, а служба его с того времени прекратилась.
В день отставки Князя Долгорукова император Александр I назначил владимирским гражданским губернатором генерал-майора Авдия Супонева.