Поморы – моряки, впервые освоившие русский Север. Открытия поморов: интересные факты Что открыли поморы и в каком году
Древние предания и летописи поведали людям о том, что путь на Далекий Север прокладывался мореходами сотни лет. Вероятно, в водах «Студеного моря» бывали легкие корабли норманнов около 1000 лет назад. Но достоверных сведений об этом не сохранилось. Русские летописи говорят, что сотни лет тому назад по суровым водам этого моря ходили поморы — поселенцы на берегах Белого моря и Кольского п-ва из новгородцев. Смелые, свободные от крепостного ига, новгородские крестьяне объединялись в дружины и шли в неизведанные края за драгоценной пушниной, на промысел рыбы и морского зверя.
До далеких берегов Белого моря не дотягивались цепкие руки бояр и государевых слуг. Простой народ уходил на Север не только с земель Великого Новгорода. Сюда бежали крестьяне из центральных и северо-западных районов страны, чтобы избавиться от господского гнета, непосильных поборов и долговой кабалы.
В XII—XV вв. новгородцы разведали и освоили побережье Кольского п-ва, берега Белого моря. Они строили крепкие суда и ходили далеко от своих селений по морям Арктики.
Поморы открыли острова Новую Землю, Колгуев, Медвежий, Шпицберген (тогда этот архипелаг называли Землей Груманта).
Нередко отважным поморам приходилось вставать на защиту освоенных ими земель, на которые стали зариться иностранцы.
Русский Север издавна был бойким торговым местом, куда стекались иностранные купцы из стран Западной Европы. Они скупали здесь драгоценную пушнину, жир и кожи морских животных, моржовые клыки и другие товары, которые доставлялись из Западной Сибири сушей, через полярный Урал, и морским путем.
В плаваниях на восток по «Ледовитому морю» западноевропейские путешественники, как правило, пользовались помощью русских мореходов. Первые русские лоцманы появились на Неве и Волхове еще во время Великого Новгорода.
Они назывались тогда корабельными вожаками («вожами»). На Севере в Поморье существовал даже специальный вожевой промысел и артели корабельных вожей.
Далеко в глубь морей заходили русские мореходы. На островах Арктики исследователи много раз находили остатки русских поморских зимовок и их промыслового снаряжения. Известен исследователям русского Севера помор Иван Старостин, много лет оседло живший на Груманте (Шпицберген). Освоен был русскими о-в Медвежий. Его северное побережье иностранцы даже называли «русским берегом».
Русские поморы положили начало новому виду мореплавания — ледовому. Они сумели исследовать не только Европейский Север, но также значительную часть азиатского побережья.
Изучение кораблей древних новгородцев и поморов, селившихся на Севере, показало, какими способностями и смекалкой обладали первые русские арктические мореходы.
Русская морская лодья XVI в. могла взять на борт 200 т груза. Это было трехмачтовое палубное судно с прямыми парусами. Для плавания по Белому морю обычно предназначалась лодья меньших размеров, с палубой и двумя мачтами. Поморы плавали на судах и других типов. Самый древний корабль — это кочмара, или коч,— трехмачтовое палубное судно. По конструкции коч очень напоминает лодью, только он меньше размером. Строили поморы и более простые типы судов: раньшины, шнеки и карбасы.
На некоторых типах судов поморы крепили обшивку к корпусу судна при помощи вицы— корней можжевельника. В отдельных случаях северные судостроители предпочитали вицу железным гвоздям, так как на опыте убедились, что она надежнее железа. Обшивка, пришитая вицей, была более водонепроницаема, чем скрепленная железными гвоздями. При плавании во льдах корпус судна расшатывался и в местах, где были гвозди, давал течь. Кроме того, гвозди быстро ржавели и разрушали обшивку. При деревянном же креплении вица, разбухая, почти совсем не пропускала воду. Доски обшивки, особым способом пришитые к каркасу судна, держались крепко.
Кроме можжевельника, материалом для деревянных «ниток» служила молоденькая тонкая ель высотой до полутора метров. Стволы таких елочек очищали от ветвей, перекручивали и сушили. Перед употреблением их распаривали. Такими «нитками» шилась лодья. Набор инструментов у мастера состоял обычно из топора, пилы, сверла, уровня и сажени, разбитой на аршины и вершки. Строились суда на берегу реки, вблизи дома заказчика. Тут же шестом на песке или в избе мелом на полу мастер делал чертеж и производил необходимые расчеты. Сначала строили каркас судна, который затем обшивали досками снаружи и внутри. Потом ставили и крепили высокие прямые мачты и настилали палубу.
Крупное судно — лодью артель плотников строила за одну зиму.
По указу Ивана Грозного для строительства кораблей на Белом море при Соловецком монастыре были сооружены первые большие верфи и даже сухой док.
В древние времена паруса на поморских судах иногда делали из замши — оленьей кожи, обработанной жиром морского зверя. На ременные снасти шла кожа морского зайца.
Лодьи имели плоское широкое днище и небольшую осадку, поэтому при плаваниях во льдах к «невиданным землицам» они не нуждались в специальных гаванях, для того чтобы скрыться от шторма или перезимовать. Порой поморам приходилось вытаскивать свои лодьи на лед или на берег. При всех этих достоинствах поморские суда имели и свои недостатки: они хуже, чем килевые суда, слушались руля, особенно при волнении.
Плавания по Ледовитому океану с его суровым климатом, нагромождениями льдов и неизвестными течениями были хорошей школой для мореходов. Выносливые и смелые, не страшась крепких морозов и сильных ветров, поморы смело пускались в далекие плавания по бурным волнам океана на своих небольших деревянных судах.
В повседневной борьбе со стихией поморы хорошо изучили «Студеное море». Они знали, что величина прилива и отлива связана с положением Луны на небе, и образно называли приливо-отливные явления «вздохами моря-океана».
«Грудь-то у него широкая, могучая, — говорили они,— как вздохнет, подымет грудь свою, тут прибыла вода: прилив, значит. Выдохнет — уходит вода: отлив наступает. Не часто дышит океан-батюшка: два раза вдохнет, два раза выдохнет — сутки пройдут».
Поморам известен был компас, который они называли маточкой. Время они издавна узнавали по солнцу и звездам.
Ветры, в зависимости от направления, они тоже называли по-своему. «Полуночником», например, назывался северо-восточный ветер; «шолонником» — ветер, дующий с юго-запада; «побережником» — северо-западный ветер; «обедником» — юго-восточный. Русские мореходы изучали не только ветры, но также течения, приливы и отливы, состояние льдов.
Они хорошо знали и применяли местные средства против заболевания цингой: ягоду морошку, ложечную траву, сырое мясо и теплую кровь животных. Северные мореходы с давних времен имели рукописные карты-чертежи и рукописные лоции, в которых кратко описывались морские берега, указывались выгодные и безопасные пути и наилучшее время для плавания судов.
Старейшие рукописные лоции имели такие заголовки: «Устав как суда водити», «Хода корабельные Русского Окиана-моря», «Ход Груманландской».
Плавание по Белому морю и Ледовитому океану вырабатывало сноровку, своеобразные приемы управления кораблем. Свой опыт поморы совершенствовали и передавали от поколения к поколению. Если, например, ветер сильно кренил лодью, грозя мгновенно опрокинуть ее, помор бросал в парус острый топор или нож, и тогда ветер разрывал парус в клочья, и лодья выравнивалась.
Северные мореходы издавна применяли ворвань как средство, успокаивающее волнения. На судах поморов всегда было в запасе несколько бочонков с тюленьим или нерпичьим жиром.
В 1771 г. известный русский академик И. И. Лепёхин так писал об этом: «Средство сие состоит в ворваньем сале, которое во время заплескивания судна льют в море, или пускают подле судна мешки, наполненные оным. Средство сие издревле нашим поморянам известно и за многие годы прежде было у них в употреблении, нежели европейские ведомства о сем средстве как некоем важном открытии были напечатаны». Северные мореходы-поморы были исследователями Ледовитого океана. Бесстрашно отправляясь в плавания по безвестным суровым морям, они совершали ценные географические открытия.
С 10 века на побережье Северного и Баренцева моря селятся пришедшие сюда славяне-русичи. Они смешиваются с местным финно-угорским населением и начинают жить на холодных и неприветливых северных берегах. Поморы, так себя называют потомки этих людей. Они сыграли ключевую роль в освоении северного побережья России, освоении островов Ледовитого океана, первыми пришли на север Сибири. Жизнь этого народа была неразрывно связана с морем. Морем они кормились, на островах и на побережье добывали пушнину, освоили солепромысел. Поморы отваживались заходить в забитое льдом Карское море и дошли до устья Енисея. На своих парусных кочах они посетили острова Новой Земли, дошли до архипелага Шпицберген, основали город Мангазея на севере восточной Сибири. Суровые условия жизни сформировали и характер этих «пахарей» северных морей, - они доверчивы, гостеприимны, дружелюбны и стараются жить в гармонии с природой.
Современные реплики старинных поморских парусных судов (кочей) совершили несколько выдающихся плаваний по Северу, по следам древних мореходов
Парусные суда поморов
Первыми судами поморов были ладьи. На этих парусных кораблях они ходили по рекам и осуществляли прибрежные плавания. На ладьях ставили парус, но в основном ходили на веслах. В длину ладьи достигали двадцати метров, в ширину - трех. Тип древнерусской ладьи со временем претерпел изменения и был адаптирован для северных условий. Для дальних плаваний в Балтийском и Северном морях строили «заморские» ладьи, «обыкновенные» же строили для хождения по Белому морю. Суда имели малую осадку и отличались своими размерами. «Заморские» ладьи в тринадцатом-пятнадцатом веках достигали в длину 25-ти, а в ширину 8-ми метров.
Парусное вооружение поморских кочей отличалось от вооружения ладей
Ладьи имели сплошную палубу, таким образом вода не попадала внутрь судна. Тяжелые условия северного мореплавания сформировали и уникальный тип судов - поморский коч. Эти суда были дальнейшим развитием конструкции ладьи. Они имели яйцеобразную форму, и при попадании во льды корабли поморов просто выдавливало вверх, не повреждая корпус. Конструкция кочей была более сложной, нежели у ладей, различалось и парусное вооружение. Информацию о кочах исследователям пришлось собирать по крупицам, но в этом десятилетии было найдено множество фрагментов судов. И сейчас можно достоверно утверждать, что у кочей была вторая обшивка в районе ватерлинии из дуба или лиственницы. Это помогало при плавании в битом льду. На судне были большие тяжелые якоря. Их использовали для волока, в том числе и по льду. Якоря укрепляли во льду и затем, выбирая канаты, подтягивали судно, разыскивая чистую воду. Корму коч имел почти отвесную. Нос был сильно наклонен. Осадка судна была невелика, полтора метра, что облегчало заход судна в устья рек и на мелководья. Днище было укреплено накладными досками. Борта обшивались досками с помощью скоб, их требовалось огромное количество - несколько тысяч. Грузоподъемность судов достигала 40 тонн.
"Фрам" Нансена, построенный по аналогу поморских кочей, дрейфовал во льдах продолжительное время
Именно на кочах прошел казак Семен Дежнев в 1648 году по Ледовитому океану до крайней точки материка, прошел "Большой каменный нос" (теперь Мыс Дежнева), где были разбиты несколько кочей, и мореплаватели вошли в устье реки Анадырь.
В восточном направлении поморы открыли полуостров Канин. В XIII в. поморы плавали вдоль Кольского полуострова, выходили к норвежским землям. Поскольку плавания поморов не всегда носили мирный характер, норвежцы держали стражу для охраны восточных морских границ. В восточном направлении поморы открыли полуостров Канин, а затем — острова Колгуев и Вайгач. Предполагают, что в это же время северные мореплаватели впервые побывали на Новой Земле. Примерно в XIII в. первые поморы могли достигнуть острова Грумант (Шпицберген). К XIV в. относятся плавания Амоса Коровинича вокруг Скандинавского полуострова на Балтику. Для дальних морских походов постепенно создавался новый тип судна — коч. По-видимому, около XIV в. поморы для ориентировки на море изобрели ветромет и стали широко им пользоваться. Этот простой прибор представлял собой деревянный диск, в который вставляли деревянные стержни: один в середине и 32 по окружности. Главные румбы назывались: сивер, веток, полуденник, западник. Пеленгуя ветрометом специально установленные на берегу знаки (боковая сторона их совпадала с линией север-юг), поморы определяли курс судна. Вдали от берегов курс узнавали в полдень по солнцу, а ночью — по Полярной звезде. Совершенствование технических средств мореплавания активно продолжалось в последующие столетия. В 1462-1505 гг. при великом князе московском и всея Руси Иване III завершилось объединение русских княжеств в единое государство. В 1480 г. русские земли были окончательно освобождены от монголо-татарского ига. Победы над ливонскими, литовскими и польскими завоевателями способствовали признанию Руси другими европейскими государствами.
В XV в. русскими было предпринято несколько экспедиций из Белого моря в восточном и западном направлениях. Известны морские направления Ивана Новгородца по Белому, Баренцеву, Карскому морям и на Балтику.
Во второй половине XV в. поморы, занимаясь промыслом рыбы и морского зверя, все дальше и дальше уходили на восток. Достигнув острова Вайгач, моряки-промышленники через проливы Карские Ворота и Югорский Шар выходили в Карское море, а затем, продвигаясь по рекам полуострова Ямал, добирались до Обской губы, где вели торговлю с ненцами и хантами. В устье реки Таз поморы основали небольшие торговые фактории. Можно считать, что в XV в. морские пути по Белому морю и вдоль побережья Карского моря до Обской губы были надежно освоены.
В 1466-1473 гг. состоялось знаменитое путешествие в Индию тверского купца Афанасия Никитина. Значительная часть путешествия прошла на кораблях по Каспийскому морю и Индийскому океану. На обратном пути из Индии в Россию путешественник на торговом судне пересек Черное море. Путевые записи Афанасия Никитина «Хождение за три моря» имели для того времени большую научную ценность. В 1496 г. из Архангельска к берегам Скандинавского полуострова в Данию совершил плавание русский посол Григорий Истома. С товарищами он вышел из Архангельска на четырех судах, миновал Белое море* обогнул Кольский полуостров и уже из Тронхейма продолжал путь по суше. Григорий Истома составил подробное описание народов Кольского полуострова, рассказал об условиях плавания и о характере приливно-отливных течений в этом районе Ледовитого океана. Таким образом, он значительно опередил «открытие» этих районов англичанами и голландцами, сделанное лишь в шестнадцатом столетии.
В середине XVв. Турция завоевала берега Азовского, Черного и восточной части Средиземного морей, что значительно осложнило торговые связи европейских государств со странами Востока. Торговые пути в Индию и Китай оказались в руках турок, установивших огромные торговые пошлины. Торговля с Востоком через Сирию и Египет стала крайне невыгодной. Венеция и Генуя — крупнейшие торговые центры на юге Европы — постепенно пришли в упадок. Возникла настоятельная необходимость поисков новых путей для торговли с восточными странами. Наиболее подготовленной к осуществлению этих поисков оказалась Португалия. В 1471г. португальские мореплаватели достигли и пересекли экватор. В 1487г. экспедиция во главе с Бартоломеу Диасом (ок. 1450-1500 гг.) прошла вдоль западных берегов Африки и 3 февраля 1488 г. достигла южной части Африканского материка, названной впоследствии мысом Доброй Надежды. Выдающийся мореплаватель Христофор Колумб родился в 1451 г. в Генуе. С 1476 по 1485 г. он жил в Португалии, участвовал в нескольких морских экспедициях. Колумб составил смелый проект плавания в Азию западным путем, но португальский король признал проект несостоятельным. Тогда Колумб отправился в Испанию, где его настойчивость увенчалась успехом: он добился организации морской экспедиции для достижения Индии и Китая через Атлантику; в случае удачи ему был обещан титул адмирала и вице — короля всех земель, которые будут открыты при плавании.
3 августа 1492 г. каравеллы «Санта-Мария» водоизмещением до 130 тонн, «Нинья» — до 60 тонн и «Пинта» — до 90 тонн вышли из Палоса. Общая численность экипажа всех трех каравелл составляла 90 человек. Экспедиция благополучно пересекла Атлантику и на рассвете 12 октября открыла остров, названный Сан-Сальвадор (Багамские острова), что означало «спаситель». Главный интерес для путешественников представляло золото. Следуя указаниям местных жителей, мореплаватели открыли и обследовали еще несколько островов, а 28 октября флотилия достигла острова Куба. Продолжая плавание, Колумб через некоторое время достиг острова, названного им Эспаньолой (Гаити), и основал там колонию. Через три месяца Колумб 16 января 1493 г. вышел в обратный путь и 15 марта вернулся в Испанию. Экспедиция не принесла ожидаемых сказочных богатств, и Колумбу пришлось проявить немало изворотливости, чтобы соответствующим образом приукрасить коммерческие результаты своего плавания и пробудить интерес к дальнейшему освоению и закреплению открытых земель, которые он принял за часть восточной Азии.
В споминаю 23 апреля 1981 года, Москва, Институт археологии Академии наук СССР. С осторожностью, точно оголенный провод под напряжением, держу я в пальцах слайд, где запечатлена обугленная временем доска, на которой как будто ножичком Алексея Ивановича Инкова вырезано об их слабом духом артельщике: «Преставися мирининн от город!» Начальник Шпицбергенской археологической экспедиции кандидат исторических наук В. Ф. Старков делает доклад о результатах первых трех полевых сезонов.
Сейчас известно более восьмидесяти памятников, - говорит он. - Самый северный из раскопанных нами находится на полуострове Брёггер, на берегу залива Конгс-фьорд, это под 79-м градусом северной широты, в четырех километрах от поселка Ню-Олесунн. При его раскопах было найдено более семисот предметов из металла, кожи, дерева, глины, бересты. Поморские могилы, кресты и дома есть и выше, под 80-м градусом. А в бухте Решерж, на северном берегу Бельсунна, выявлены и изучены остатки четырех жилищно-хозяйственных комплексов, в состав которых входили девять жилых помещений, шесть холодных клетей и баня. Это крупнейшее русское поселение из известных до сих пор на Западном Шпицбергене. Важным представляется и вывод о том, что обитание поморов на Шпицбергене носило регулярный и долговременный характер и что основной формой обитания поморов был поселок, а не одиночная изба-зимовье.
Почти два с половиной столетия отделяют сегодня нас от тех времен. Но мысль не устает тянуться, часто по крохам собирая факты, в темь веков, желая увидеть тамошнюю жизнь ясно и правильно.
Хранится в Отделе рукописей Государственной публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина в Ленинграде Сборник Новгородских и Двинских грамот XV века. И есть в нем «деяние» князя новгородского Андрея - послание к людям Двины и Студеного (Белого) моря. Писано письмо уставом. Буквы прямы, могучи, и несут они нам из семисотлетней давности напряжение жизни большой и горячей.
Послал князь Андрей Александрович «на море на ошан» три ватаги свои из Новгорода с атаманом Андреем Критицким и велит поморам давать «им корм и подводы, по пошлине, с погостов». А в конце грамоты заметил и для атаманов: что «как пошло, при моем отце и при моем брате, не ходити на Терскую сторону Ноугородцем, и ныне не ходить».
А Терская сторона - это Кольский полуостров. И не велено ходить туда княжеским ватагам новгородцев ни на промысел, ни за оброком оттого, что в этом XIII веке еще нельзя было тревожить терских переселенцев, потому как испокон веку поощряли государи смелых землепроходцев, расширяющих и осваивающих границы княжеских владений, поощряли тем, что освобождали их от государственных тягот и не ограничивали ничем их свободу. До поры до времени, разумеется.
Однако на том же море Студеном, на Соловках, к 1429 году монахи уже сгоняют простых поморов силой и угрозами «с острова сего, Богом предназначенного к обитанию иночествующих», как выражается архимандрит Досифей. Так что через тридцать лет «Соловки с моря окiаня» закрепляются за монахами жалованной Новгородской грамотой, а в 1471 году в списке Двинских земель указываются поселки уже и Терского берега: Карела Варзугская и Умба.
Проходит сто лет - и тянут сюда руки уже царские, боярские блюстители власти, не менее чем монастырщики, нахрапистые и вооруженные.
И снова отрываются от насиженного места, и идут люди в неизвестность, на Север, на море, на острова, туда, где свободнее для души и для промысла; причем идут не всякие люди, а духом крепкие, жадные как до труда, так и до воли, и глубоко миролюбивые не по трусости, а по натуре. Таковы поморы.
В грамоте великого князя Иоанна Васильевича от 18 декабря 1546 года узнаем мы, что люди Каргополя и окружных волостей покупают соль... «у моря у Поморцев». И это, вероятно, первое письменное свидетельство такого определения.
А жизнь на Русском Севере к середине XVI века и на самом деле достигает расцвета.
Возьмем дневники и показания Стивена и Уильяма Бэрроу. Эти английские мореплаватели, встретившиеся с поморами в 1557 году, рассказывают о том, например, что мезенцы Беломорья все как один шли в июне к Печоре «на ловлю семги и моржей» и оказались удивительными мореходами. Они ловко вывели английское судно из гибельного тумана, другой раз их двадцативесельные карбасы, идя по ветру, опережали английский ведущий корабль и время от времени поджидали англичан, приспуская свои паруса. Оказалось, что поморы поразительно мудро предвидели погоду и учитывали приливные и отливные течения. На Кигоре же (п-ов Рыбачий) в день св. Петра, то есть 29 июня, собиралось к русским «по случаю торга» много людей: и карелы, и лопари (саамы), и норманны, и датчане, и голландцы - и «дела их тут шли прекрасно»; причем тогда же говорили русские англичанам и о Большом Камне (Урал) и о Новой Земле.
От тех же англичан можно узнать и некоторые имена простых поморов шестнадцатого столетия. Это Федор и Гаврила из Колы (Мурманск), Кирилл из Колмогор (Холмогоры под Архангельском), кормщик Федор Товтыгин и беломорский кормщик по прозвищу Лошак.
И неудивительно, что в 1576 году датский король пытается воспользоваться мореходными знаниями одного из русских кормщиков - поморского навигатора Павла Никитича из Колы. «Известно нам стало,- пишет король,- что прошлым летом несколько тронтгейских бюргеров вступили в Вардё в сношения с одним русским кормщиком Павлом Нишецом, живущим в Мальмусе (Мурманск) и обыкновенно ежегодно около Варфоломеева дня (11 июня) плавающим в Гренландию». Недаром, значит, именно тогда же и возник известный проект оккупации Русского государства с севера. Чтобы захватить Московию и обратить ее в имперскую провинцию, по расчетам одного из шустрых западноевропейцев, «достаточно 200 кораблей, хорошо снабженных провиантом; 200 штук полевых орудий или железных мортир и 100 тысяч человек; так много надо не для борьбы с врагом, а для того, чтобы занять и удержать всю страну».
Голландские экспедиции, посетившие в конце XVI века Новую Землю, стремятся оголландить на ней все устные поморские названия, тем более что на картах Московии очертаний Русского Севера тогда еще не было. А не было-то потому, что Русский Север не представлял «в эти годы ничего спорного». И в том, что встречаемые часто голландскими мореходами и на Новой Земле, и на Шпицбергене следы промысловой деятельности поморов - обработанные моржовые туши и клыки, навигационные кресты - не что иное, как следы русских, а не норвежцев, кто-кто, а голландцы, между прочим, не сомневаются. И не сомневаются хотя бы потому, что, скажем, и через того же приказчика Строгановых, сбежавшего в Голландию, Алферия Брюнеля, хорошо знали, какие - узкие, длинные, хоть и быстроходные, да негодные для плаваний во льдах - лодки у норвежцев и какие - кургузые, орехообразные, без гвоздей шитые и приспособленные к льдам (даже с полозьями) - лодки у русских. Так что, когда норвежские рыбаки выше Ян-Майена, в крайнем случае выше Медвежьего подниматься и не собирались, русскому зверобою, воспитанному на Беломорских торосах, ходить по Ледовитому океану к Елисею (Енисей), к Малому Ошкую (Шпицберген) или на Новую Землю было в обычай.
«В лето 7113 (1605 г.) во граде Самаре, - говорит сказание, - был человек поморенин, именем Афанасий, рождение его за Соловками на Усть-Колы. И он сказывал про многие морские дивные чудеса, а про иные слыхал. И ездил он по морю на морских судах 17 лет, и ходит в темную землю, и тамо тьма стоит, что гора темная; издали поверх тьмы тоя видать горы снежные в красный день».
В. Ю. Визе, приводящий это сказание в биографическом словаре русских полярных мореходов, замечает, что упоминаемая «темная земля есть, несомненно, либо Шпицберген, либо Новая Земля».
Интересно и то, что первое картографическое свидетельство о русских поморах на Шпицбергене тоже приходится на это время. Картой Шпицбергена, второй по счету, но первой по практической ценности, является карта с названием «Новая страна, или по другому Шпицберген», изданная в 1613 году в книге Гесселя Герритса «История страны с именем Шпицберген». Автор говорит о неудачных переговорах голландских китобоев с русскими промысловиками по поводу организации совместного торгового товарищества и помещает карту, составленную по свежим следам своих земляков, на которой и можно видеть одну из поморских бухт, названную голландцами «Устье московита».
Есть и еще один ранний картографический документ о поморах, но уже на английской карте 1625 года. Там показано русское суденышко, спешащее к южной оконечности Шпицбергена, куда как раз с этого времени на целый век и вытеснены поморы англичанами, голландцами, а позже - датчанами, немцами, испанцами, чьи экспедиции всегда были богато оснащены пушками и ядрами.
Но вот наступает и 1694 год, когда 22-летний царь Петр I едет в Архангельск, к поморам, с великой и дерзкой думой о военном маневре, с осуществлением которого и будет прорублено «окно в Европу». Правда, дорогой ценой самобытности заплатят поморы за столь необходимое России «окно», названное затем Петербургом, потому что велено царем в Архангелогороде строить поморцам, вместо их поморских кочмар, раньшин, шняк да лодий, военные мощные корабли по образцу голландскому.
Восемь лет, кляня царя и его приказчиков, Беломорье выполняет государев подряд, и в 1702 году из Архангельска в Соловки идет настоящая эскадра первых северо-русских военных кораблей (13 судов), и от сельца Нюхча, что на Поморском берегу Белого моря, и до села Повенец, что на берегу Онежского озера, укладывается - рубится фантастический настил - легендарная Государева дорога, дорога-просека, дорога-гать, дорога-волок, по которой за десять дней протащатся два корабля - «Святой дух» и «Курьер», что выйдут потом по Свири на Ладогу, прародину поморов, дабы вернуть ее России вместе со Шлиссельбургом уже навсегда.
Одна незадача - из века в век не почитается у поморов, хоть и грамотных, дело «пером брести»; верят они больше всего в память живую свою да на память сыновей уповают. Нет слов, обидно, что еще и царский указ 1619 года, наложивший запрет на ведение лоций, совсем отбил охоту заводить на лодии судовой журнал или вести дневник наблюдений. И все нравственные правила, все заветы отцовские и приметы мореходные передавались из уст в уста.
Только после петровских преобразований появляются у них мореходные книги, или поморские лоции. Но и тогда все записи в таких рукописных книгах велись безымянно и по-скупому деловито. Однако попробуем все же пересказать один из поморских случаев.
Восемь дней была поветерь - лодия от самой Мезени ходко шла в побережник, что значит на северо-запад, и тешил душу Ледовитый океан.
А на девятый день ветер переменился, и завернуло судно на восток. Гнало, гнало и прибило к голому острову, в «утык ко льду». Поморы остров узнали: это Малый Ошкуй, то бишь Грумант-медведь оказался. Тут-то и двинулся и опеленал их жирный лед, а скоро и жом начался.
Видят поморы: дело нешуточное, жмет и жмет - к худшему готовиться надо, может, и зимовать придется. Припомнил кормщик, что становье где-то здесь было, и решил проверить.
Пошли вчетвером: сам кормщик Алексей Инков да с ним три покрученика рядовых - Хрисанф Инков, Степан Шарапов да Федор Веригин.
До берега идти с версту. А лед трещит - как будто кто тисками сдавливает, - время от времени, как из пушки, жахает, и пучится, и друг на дружку наползает, а то как ухнет - и толстенная льдинища торчмя, точно живая, в ропак встает.
Чтобы идти побыстрее да от тяжести случаем не потонуть, поморы грузу мало взяли. Всего и было, что ружье одно, рожок с порохом по три заряда на брата, пуль столько же, топор, котелок, ножик, муки мешочек - по пять фунтов на человека, огнянка с трутом, пузырь табаку да по трубке по деревянной курительной. А одежка - так вся та, что на них.
Наконец добрались. Видят: заледа - прибрежная земля, что подо льдом кроется. Отсюда до становой избы, как оказалось, меньше полуверсты всего и было. Нашли они станок-то. Затопили печку-глинянку без трубы. Дым по потолку растекся, вьется, колышется, до верха окошка набух, тучей квадратной черной налился, а ниже не опускается - утекает в щель оконца. Обогрелся домик, и порешили поморы переночевать в нем.
С рассветом, как угомонился ветер, заспешили поморы к своим - ан голо вокруг, ветер выволочный утащил, как есть, и лед и лодию с ним в океан.
Тяжко стало на душе у зверобоев; стоят столбом, онемели. Наконец повел бородой кормщик Алексей Инков, оглядел голомянь океана и сказал сокрушенно:
- Эко вздохнул батюшка! Груманланку (лодию. - Авт.) нашу унес дак. А и где же вы, други наши товарищи? Не погибель ли приняли?
(А так оно и вышло: одиннадцать, все, что в лодии оставались, все потонули.)
Вдруг заторопился Алексей Инков, крикнул:
- Не робей! Дразни ветер!
И сам лихо свистнул. И все: и Хрисанф, и Степан, и Федор вслед заги-кали и засвистели!..
Однако обратно ветер не шел и груманланку ихнюю, лодию поморскую родную, не гнал.
Перестали тогда поморы, по их выражению, завязывать ветер, то есть молить его. «Не хочет, знать, Никола-бог морской нас приняти»,- сказали. Сказать-то сказали, а лысую выпуклость моря оглядывали еще долго.
Но жить надо. И кормщик слово молвил:
- Все мы здесь теперьче равны, и покрут наш, робятки, равный.
И пошли жизнь артельную ладить.
Начали же поморы с того, что убили, по числу пуль, двенадцать оленей, заготовили впрок мясо и шкур для одежды и по постели каждому из мятой оленьей кожи сделали. Для топки плавнику с побережья натаскали на первую зиму и на другую. Избу поправили и мхом сухим крепко оконопатили. Инструменту всякого нужного понаделали: нашли прибитую морем доску корабельную, толстую, с железным крюком, с гвоздями и с дырой; из нее получился молоток; а из камня подходящего - наковальня; гвозди - так это считай, что готовые наконечники или крючки рыболовные, да еще каждому постегальце-иглу из них выковать сумели.
Из двух оленьих рогов клещи были.
Бояться боялись одного разве мишку, медведя, ошкуя страшного. Уж больно тот любопытен был и охален: придет, рычит, шерсть густая дыбом; мох из бревен выдирает, в избу ломится - аж скрип и треск - смотри, развалится коробочка по бревнышку!
Сделали из крепких сучьев две рогатины, и скоро первого, шибко дерзкого, подняли на них; другие стали потише. А всего за шесть зим убили десять.
Потом подвернулся еловый корень, что своим изгибом лук напоминал. Натянули на него жилу от первого медведя тетивой - и сразу стрелы понадобились. Сковали четыре железца-наконечника и жилами того же ошкуя привязали накрепко к еловым палочкам с одного конца, а с другого - перья от чайки прикрутили. Стрелами такими добыли оленей сотни две с половиной да множество голубых и белых песцов.
Свистнет тетива, стрела шикнет, в оленя вопьется - прянет зверь, и понесся по мшистым кочкам, взбрыкивая. А Хрисанф вдогонку - нельзя, чтоб стрела пропала! Кухлянку, что мешок, через голову швырк - руки, ляжки голые, на теле одна короткая душегреечка да бахилы на ногах - и все, и летит молодой Хрисанф, бежит удалой Хрисанф не хуже того оленя, а лучше, потому как догоняет оленя-то убегающего, догоняет.
Мясо и коптили и сушили - в избе, на палочках, под потолком. За лето запасы полнили. И шло оно вместо хлеба. Муку берегли. Если и варили ее, то изредка, с оленьим мясцом. На посудину для огня мука пришлась. Слепили из глины вперемешку с ней подобие лампады, на солнце высушили, обмотали лоскутиками от рубах, а лоскутики в оленьем жире опять же с мукой обварили, и все сызнова засушили. Жировик получился. На фитили белье исподнее шло. Огонь с тех пор не переводился. А то ведь и трута совсем мало было, и сколько потов сходило, пока так называемый живой огонь извлекали: покрути-ка кленовую сухую палочку, чтобы трут, напиханный вокруг нее в тесном отверстии березового полена, затлелся бы!
Так в заботах и трудах шла жизнь.
Начала скоро хворь одолевать - цинга. Инковцы боролись с нею как могли: и кровь оленью для этого пили, и мясо кусочками сырое и мерзлое ели, и трудились много, и спали мало, да вот еще - летом собирали траву ложечную, из которой али щи варили, али так, тоже сырой, ели - сколько сможется. «..А растет та трава вышиною в четверть аршина и повыше, а листья у нее круглые, величиною с нынешний медный грошевик, а стебель тонкий, а берут ее и употребляют те стебельки с листами, кроме коренья, а коренья не берут и не употребляют».
Трое из поморов противостояли цинге славно. Один лишь Федор Веригин ленив был и волей слаб. А потому в первый же год впал он в немощь цинготной болезни, исхворался и ослабел так, что сам и не поднимался уж. Долго товарищи об нем хлопотали: отваром ложечным поили, дышать свежим воздухом выносили, жиром медвежьим мазали, молитвы тцррили... Однако все одно на четвертую весну снялся Веригин с души, помер.
Бывало у поморов и время, когда ни бахилы шить, ни кухлянку, ни кожи мять, ни калги-лыжи ладить, ничего иного по хозяйству справлять вдруг ни нужды тебе, ни охоты нету. Тогда занимались они тем, что было душе любо: Хрисанф, например, коробочку из кости круглой ножом вытачивал, Алексей мох курил, о жене, детишках, о материке вспоминал да Степана слушал, как тот песню со слезой пел, такую же думу думая:
Грумант угрюмый, прости!
В родину нас отпусти!
Жить на тебе опасно -
Бойся смерти всечасно!
Рвы на буграх-косогорах.
Лютые звери там в норах.
Снеги не сходят долой -
Грумант вечно седой.
И прожили они так вот, одни, за семьдесят седьмой параллелью, в стране полунощной, как известно, шесть зим и лет да три месяца. И был у них порядок и лад, и не было ни свары, ни отчаянья. Даже ни блоха, ни вошь не завелись.
Однажды же (точно: 15 августа 1749 года) сидел на взгорке, на мягком мху зелено-красном, Инков Алексей; строгал он сучок, кумекая: может, трубку какую курительную из него сделать; кумекал да поглядывал с завистью охотничьей, как лёщатся белухи.
Сидел, значит, так помор, поглядывал на море, на белух, на куличка... Да вдруг как испугается, что блазнится ему, видится, мерещится чудо чудное, парус явственный! А море-то гладкое; ветер - ласковый и в лицо.
«Чтой-то в глазах мельзит», - сказал Инков сам себе. А сердце сильнее заходило.
Но светлый лоскут паруса подрос. И тогда подхватился Алексей, как молоденький, и ударился бежать. У избы кричит:
- Робята!.. Родимые!.. Приметы стягами... поспешай знаменать!
(Команда такая морская есть: знак подавать.)
Растерялись те сразу-то. «А иде?» - спрашивают.
- Тащи постель, постель тащи дак!.. Да огонь! Огонь с плошкою!
Сообразили костры. Запалили, ничего не жалеючи. Потом оленьи шкуры постельные на копья понасаживали да скоренько давай размахивать ими, да вопить, что духу хватало.
И вскоре обронила близ инковцев свои паруса российская промысловая лодия.
Так вернулись они наконец в Архангельск.
Дивился народ. Изумление выразил и директор Кольской китоловной компании Вернизобер. Выразил - и отписал про случившееся в Петербург. На следующий год братьев Инковых вызвали к графу Шувалову. А тот велел составить о приключившемся книжицу. Ле Руа, воспитатель детей графа, такую книжицу на французском и на немецком языках через 16 лет составил. И обошла она весь ученый мир Европы, удивляя теперь и немцев, и французов, и англичан, да и самих русских отчасти.
А славные поморы наши, инковцы, жили, как и все, и промышляли по-прежнему, отличаясь, правда, от других тем, что долгое время не могли никак есть хлеб - пучило их от него, да не могли пить никаких напитков, потому что попривыкли на острове своем только к ледниковой чистейшей воде...
Теперь можно говорить с полным основанием, что оставались поморы на архипелаге на длительное время еще в XVIII веке. И такими близкими видятся мне вскрытые темные венцы приморских изб, собранные когда-то тут из привозного леса, стоящие порой на китовых позвонках фундамента, такими загадочными белеют ребрами шпангоутов разбитые безымянные суда, такими родными зеленеют и рдеют мхи, сверкают среди буро-черной щебенки осыпей жирные ледники, наконец, такими щемящими стоят покосившиеся кресты, протягивая свои обрубки деревянных рук с юга на север...
И не знаю, отчего так сильно толкается мое сердце: то ли оттого, что прожиты на Шпицбергене две «полярки», то ли оттого, что слышатся голоса предков.
- Вадим Федорович! - спрашиваю у Старкова. - Время активных плаваний поморов в районе Шпицбергена вы считаете с XVI по XVIII век. Сруб дерева нашли XVI века. А могут ли быть и более ранние вещи?
- Да, хотя более ранние памятники мы пока не встретили, - говорит Старков.
Ученый, естественно, весьма осторожен с выводами. Но поиск продолжается, потому что еще Александр Пушкин говорил: «Уважение к минувшему - вот черта, отличающая образованность от дикости».
В целях выяснения...
Исполнилось 50 лет первому сквозному плаванию в одну навигацию Северным морским путем. Этим было положено начало планомерному освоению важнейшей народнохозяйственной морской трассы, первыми открывателями которой явились, по существу, русские поморы.
Много славных имен дало России и всему миру Поморье. Среди них и великий М. В. Ломоносов, «камчатский Ермак» - В. В. Атласов, знаменитый Семен Дежнев, ставший якутским казаком. Отсюда, от родных берегов, отправлялись в дальние походы отряды отважных землепроходцев, чьи подвиги и героические деяния золотыми буквами внесены в летопись великих русских географических открытий XVII-XVIII веков. Значительна роль населения Поморья и в освоении Сибири. Поморские судовых дел подмастерья и мастера, искусные строители надежных лодий, корабельные плотники и кормщики-навигаторы «ставили» мореходное дело при Петре I на неизведанных ранее просторах Охотского моря и Тихого океана. Но самыми полярными рубежами русских мореходов с давних времен являлись арктический архипелаг - Шпицберген и Новая Земля. И вполне естественно: все, что связано с исследованием этих земель, вызывает большой интерес.
Автор очерка провел на Шпицбергене две зимовки, «заболел» Севером и с тех пор довольно успешно изучает его увлекательную историю. В Географическом обществе СССР им сделаны (в Ленинграде и Москве) интересные доклады о важном уточнении пути экспедиции В. Баренца, которая в 1597 году открыла для Западной Европы Шпицберген. Известному ученому, автору своего рода арктической энциклопедии «Истории открытия и освоения Северного морского пути» профессору М. И. Белову разработки Ю. Мансурова, предпринятые, как он писал, «в целях выяснения исторического события», показались заслуживающими одобрения и производящими «впечатление солидного исследования». И это впечатление, думаю, необманчиво.
Ю. А. Мансуров еще в 1977 году высказал предположение, что мезенец Алексей Инков в разговоре с академиком Ле Руа мог назвать Шпицберген и Гренландию как Малый и Большой Ошкуй (у Ле Руа - Малый и Большой Броун), но, мол, после того, как ученый-иностранец, не понимая зырянского слова «ошкуй» (белый медведь), потребовал разъяснений, догадливый помор дал ему шотландский перевод «ошкуя» - «броун». Представляется, что этой смелой гипотезой пора заняться топонимистам - специалистам по происхождению и толкованию географических названий.
Небезынтересны в очерке и первые картографические свидетельства о русских поморах на Шпицбергене. Обращаясь к старинным картам, автор подтверждает сложившиеся в научном мире представления о широких возможностях использования и о необходимости усиления внимания к старинным картографическим материалам. Ведь старые карты удивительно емкие и содержательные источники для исторической географии нашей необъятной Родины.
Л. А. Гольденберг, доктор историческим наук
В публикациях газет и журналов можно найти сведения о русских этносах - о казаках, о великороссах, малороссах, белорусах и русинах. Но очень мало рассказывается о древнем русском народе - поморах. Народе живущем на окраинных землях легендарной Гипербореи и на территории исчезнувшей страны Биармии. А ведь поморы немало сделали и делают для русского государства. Из поморов вышли такие знаменитые люди, как ученый Михаил Ломоносов, Адмирал Флота Советского Союза Николай Кузнецов, скульптор Федор Шубин, а также Ермак Тимофеевич (некоторые области России оспаривают поморское происхождение Ермака), Семен Дежнев, Ерофей Хабаров,Атласов и многие другие землепроходцы, которые ещё задолго до казаков проникали за Урал и осваивали Сибирские земли, а позже вели освоение Дальнего Востока и Аляски. Бессменный управитель Аляски Александр Баранов тоже был родом из поморов. Для сведения - нынешний город Ситка (штат Аляска) раньше назывался Новоархангельск.
Поморы были в значительной степени изолированы от основной массы русского народа — так, что многие исследователи считают их отдельным субэтносом и даже этносом.
Не будем вдаваться в эти споры, просто констатируем факт: большие расстояния, религиозные отличия (большинство поморов были староверами, причем формировали отдельную ветвь среди прочих бесчисленных староверских течений — поморское согласие), иной жизненный уклад (поморы не знали ни крепостного права, ни разорительных набегов и войн, от которых веками страдали южные регионы страны) и соседство с теми народностями, с которыми не сталкивались жители других русских областей — все это наложило значительный отпечаток на поморскую культуру.
БИАРМИЯ И ЗАВОЛОЧЬЕ
Север Европейской части России в IX - XIII веках скандинавские мореплаватели называли Биармией(1222 г. — последний год упоминания Biarmia в скандинавских летописях). Словене - ильменские (новгородцы) называли эти земли Заволочьем, или Двинской землёй. Заволочье лежало к востоку от системы волоков, соединяющих бассейны рек Невы, Волги, Северной Двины и Онеги в районе Белого и Кубенского озёр.
Специфика жизни человека в условиях Севера формировала и особый тип населения. Поморы - отличительное самоназвание (этноним) коренной этнической общности европейского Севера России (Поморья), восточные соседи норвежцев, живущие по берегам северорусских рек и морей. Это самый северный восточнославянский народ в мире, антропологически относящийся к северо-европейскому типу.
Поморы могут считаться одними из самым древних по времени возникновения субэтносом России.Этноним “поморы” возник не позднее 12 века на юго-западном (Поморском) берегу Белого моря, и в течении 14-16 вв распространился далеко на юг и восток от места своего возникновения. Заметим, что России в то время ещё не существовало, а название «великороссы» возникло только в XIX веке.
Что же повлияло на формирование поморского этноса?
Этногенез поморов был обусловлен слиянием культур протопоморских, преимущественно угро-финских (чудских) племен Беломорья и первых древнерусских колонистов, словен ильменцев, активно заселявших территории Заволочья. О совместном проживании чуди и первых словенских переселенцев свидетельствуют письменные источники, археологические находки, топонимика, фольклорные предания.
Словене-ильменцы, выходцы из Великого Новгорода, которые, придя на земли заселённые чудью, угро-финскими и другими племенами, перемешались с ними и ассимилировали последних.
Коренные жители Биармии окончательно покорены Новгородцами в XI веке, повествует двинский летописец, но ещё в IX веке купцы Великого Новгорода усеяли своими факториями все главнейшие реки Биармии, а упорные язычники из других мест тогдашней России, бежав на север со своими богами, еще более усилили здесь славянский элемент. После крещения Руси в 988 году сюда уходили русичи, которые не приняли христианство. Вплоть до XIX века в Поморье существовали поселения, где исповедовали дохристианскую веру.
В антропологическом типе «северных русских» поморов наблюдаются некоторые финские черты, возникшие от смешанных браков. Гораздо позже долю своей крови добавили выходцы из Владимиро-Ростово-Суздальских земель, а еще позже норманны - викинги или просто норвежцы - скандинавы.
Всё ,в комплексе, привело к возникновению поморского языка («Поморска говоря»), отличному от остальной Руси.
Ввиду тесной связи поморов с Норвегией и того, что поморы жили в северной Норвегии и на островах Грумант (Шпицберген), образовался язык Русьнорг (70% поморские слова, остальное - норвежские). Русьнорг был запрещён для использования большевиками в 1917 году.
Антропологически поморы отличаются ростом выше среднего, светлыми волосами и цветом глаз.
ВИКИНГИ
С XII века Заволочье стало яблоком раздора. По преданиям местных жителей, схватки происходили не только между русскими и чудью, но и между новгородскими боярами и ростово-суздальскими князьями.Регулярно приходилось «разбираться»с викингами. Новгородская летопись упоминает, что норманны (мурманы) неоднократно совершали набеги на принадлежащее Великому Новгороду Заволочье (Двинская земля). Столкновения русских с норманнами в основном происходили из-за рыбных промыслов в северных морях.
Нужно отметить, что начиная с X века походы викингов в Белое море с целью грабежа и разбоя были обыденным делом. Норвежские саги подробно повествуют о “подвигах” на беломорском побережье и в устье Северной Двины многих морских разбойников, носивших характерные имена, такие, как Эйрик Красная Секира, Харальд Серый Плащ, Торер Собака и другие. Не брезговали набегами на богатый край и дружинники норвежских королей, а впоследствии и шведы, благо серьёзного отпора от неорганизованного коренного чудского населения они не получали.
Но дело совсем изменилось, когда в крае появились руссичи. Они не только успешно отражали нападения заморских пришельцев, но нередко сами переходили в наступление, совершая походы на Норвегию. Для защиты своей территории норвежцы были вынуждены построить на севере страны в 1307 году крепость Вардехус, в старину называвшуюся поморами Варгаевым (теперешний город Варде)…
Об одном из эпизодов этой длительной борьбы в Двинской летописи говорится так: “Николаевский Корельский монастырь Мурмане (норвежцы,) пришедши в числе 600 войною с моря в бусах и шнеках (небольшие парусно-гребные скандинавские суда,) в 1419 году пожгли и чернцов посекли”.
Жители Заволочья даже платили Норвегии дань, а иногда и сами совершали набеги на норвежские земли (1349, 1411, 1419 и 1425 гг.) грабили норвежские поселения, захватывали девушек и замужних женщин (иногда с детьми) и вывозили в Поморье. Вот откуда у поморов скандинавские гены.
После раскола Православной церкви в XVII веке сюда уходили люди, не принявшие нововведений Никона. Более того, в Поморье развернулось мощное старообрядческое движение. Соловецкая обитель сопротивлялась царским войскам более 7.5 лет. Со временем эти факторы сформировали Древнерусскую Поморскую Православную церковь. Следующим условием, которое повлияло на формирование поморского этноса, было то, что поморы не знали крепостного права и Ордынского ига. О свободолюбии и самостоятельности поморов говорят следующие факты: царские чиновники обращались к поморам только по имени и отчеству, а в остальной России людей называли по уменьшительным прозвищам. Решения «Поморского Мира»(что-то вроде Казачьего Круга, но с большими полномочиями) не решался отменять даже Иоанн Грозный. А в 1589 году в противовес Судебнику 1550г, рассчитанному на крепостное право, был разработан «Поморский Судебник», в котором особое место уделялось «Статьям о бесчестии».
Поморы - народ арктических мореплавателей, зверобоев и рыбаков - единственный (!) коренной морской народ в Западно-сибирской части Арктики. Ни один другой коренной народ Северо-запада России - ни саамы, ни ненцы, ни карелы, ни коми не ходили в море и не занимались дальними морскими промыслами.
Многие морские термины поморов не относятся ни к славянскому, ни к угро-финским языкам.
Как и норвежцы, поморы - морской народ. Но, в отличие от длинных и узких кораблей норвежцев (которые плавали в узких фьордах и по открытой воде), корабли поморов были приспособлены к плаваниям среди льдов. Поэтому норвежцы долгое время не имели представления о пространствах и землях, которые лежат за арктическими льдами восточнее Белого моря.
С глубокой древности единственными хозяевами этих арктических пространств были поморы.
За много столетий до Баренца поморы открыли и освоили всю восточную часть Баренцева моря - Новую Землю (которую поморы называют «Матка»). Поморы с давних пор освоили Шпицберген (по-поморски «Грумант»), и совершали многомесячные плавания по северному морскому пути в Сибирь и даже на Дальний Восток - до Охотского моря (по-поморски «Ламского моря»).
Тем самым поморы сыграли особую роль в освоении северных морских путей и развитии судостроения. "Вечными мореходами" метко окрестил их известный русский адмирал Литке.
Писатель Михаил Пришвин во время своего путешествия на Север с удивлением узнал, что «до сих пор еще русские моряки не считаются с научным описанием Северного Ледовитого океана. У них есть собственные лоции… описание лоции поморами почти художественное произведение. На одной стороне — рассудок, на другой — вера. Пока видны приметы на берегу, помор читает одну сторону книги; когда приметы исчезают, и шторм вот-вот разобьет судно, помор перевертывает страницы и обращается к Николаю Угоднику.
Никола - Морской бог. Так называли и называют поморы св. Николая Чудотворца, которого во всем мире признают покровителем мореплавателей.
Однако хоть святой исцелитель и освободитель, однако в поморском представлении он мстителен и обидчив будто языческий бог.
Поморские кочи преодолевали в сутки 150-200 километров в то время, как английские купеческие суда - около 120 километров, а голландские фрегаты - лишь до 80-90 километров.
На этих уникальных судах поморы достигали таких арктических широт, которые были недоступны никаким другим судам с металлическим корпусом и механическими двигателями. Уникальны они были не только своей защитной «шубой», но также яйцевидной формой корпуса. Днище корпуса было округлым, напоминавшим половинку ореховой скорлупы. Если льды сдавливали такое судно, его корпус не раздавливался, а выжимался наружу. Эти суда, слывшие самыми долговечными на протяжении пяти столетий, приобрели, благодаря мастерству и пытливости ума поморских мастеров, ещё одну необычную особенность: корма и нос имели практически одинаковую форму и срезаны были под углом 30 градусов, что позволяло легко вытаскивать их на берег.
Некоторое количество кочей сохранилось до начала ХХ века, когда на них обратил внимание и по достоинству оценил Ф. Нансен, задумавший к тому времени трудную экспедицию на Северный полюс. При выборе прототипа для строительства судна «Фрам», которое, по замыслу, должно было дрейфовать во льдах, он отказался от всех новейших типов стальных кораблей и принял решение построить судно по опыту кочевых мастеров, из лучших пород дерева, с яйцевидной формой корпуса, чем обеспечил успешное проведение экспедиции.
Адмирал С.О. Макаров, разрабатывая модель первого в мире ледокола, воспользовался советом Нансена и также остановил свой выбор на яйцевидной форме корпуса и, по образцу поморских кочей, срезал носа и кормы. Эти гениальные изобретения древних поморских мастеров оказались настолько удачны, что и сегодня, через столетие после создания первого в мире макаровского ледокола «Ермак», они считаются непревзойдёнными для строительства судов ледового плавания.
…А студёные северные моря бороздят сегодня правнуки древних поморских судов - атомоходы «Сибирь», «Арктика», «Россия», так поразительно похожие на своего незаслуженно забытого, красивого, технически совершенного пращура - древнего коча.
Волей судьбы они стали ему достойным памятником.
Поморы и сегодня никуда не исчезли. Сохранился стереотип поведения, самоназвание, этническое самосознание и чувство «особости». Поморский дух и поморский характер - вот ценности, которые выковали наши предки на протяжении веков, ведя борьбу за самовыживание и существование в суровых условиях Севера и освоения Арктики. Именно эти ценности продолжают определять сущность современных поморов.
К сожалению Поморье постепенно пустеет,Высокая смертность и отток населения вызван тем,что центр варварскими методами выкачивая из края нефть, газ,алмазы и лес, ничего не хочет давать взамен.